— Иди, ты же кровь теряешь.
Дед шмыгнул к забору и стал пытаться с окровавленным плечом забраться на него.
— Куда ты, скалолаз? Иди через калитку, — вздохнула я.
Дед уставился на пистолет в моей руке. Я подняла с земли винтовку и протянула ему.
— Да уходи же ты, наконец. Уходи, потому что если ты Матвея убил, я за себя не отвечаю.
— Ухожу, ухожу, — залебезил дед и, взяв винтовку, бросился к калитке. — Дочка, спасибо тебе!
— Уходи, народный мститель, чтобы глаза мои тебя больше не видели. — Я подошла к Матвею, взяла его за руку. — Ты как?
— Жив, — пробормотал Матвей и постарался улыбнуться.
Рубашка у него была залита кровью. Я провела рукой по его слипшимся волосам.
— Ты только живи… Прошу тебя, живи. Обещаешь?
— Обещаю.
— Нужно «скорую помощь» вызвать, — испуганно произнесла Лена.
— До утра ждать будем, пока она приедет. Я же за городом живу. Сами поедем в больницу. На «мерседесе» Аскольда. Матвея на заднее сиденье положим. Я буду с ним, а ты садись за руль.
— Мы же вроде выпили…
— Ерунда. Мы раненого в грудь везём. Если сотрудники ГИБДД согласятся нам помочь, мы им будем только признательны.
Мы взгромоздили Матвея на заднее сиденье «мерседеса», а я села рядом с ним на пол.
— Как ты?
— Живой, — пробормотал Матвей.
Я взяла его за руку.
— Всё будет хорошо, вот увидишь. Помнишь, как ты в детстве с пожарной лестницы упал? Ведь у тебя такие неутешительные переломы были. Врачи, вообще, говорили, что ты не будешь ходить. Но ведь ты пошёл. И никаких последствий. Ты ж в рубашке родился. Значит, и сейчас всё будет хорошо.
— Откуда знаешь про пожарную лестницу?
— Ты же мне сам рассказывал. У тебя дома фотографии детские есть, на одной ты в гипсе.
— Откуда тебе всё обо мне известно? — Матвей облизнул сухие губы.
— Я помню всё, что ты мне рассказывал. Каждую деталь. Каждый штрих. Я же всегда ловила каждое твоё слово.
Я держала Матвея за руку и чувствовала, как страх сковывает душу. Я боялась его потерять. Ещё раз… Я знала, что он больше не мой, но очень хотела, чтобы Матвей остался жив.
Лена гнала на полной скорости, но потом ей пришлось сбросить обороты. Пошёл дождь как из ведра.
— Лена, гони быстрее.
— Видимости нет.
— Пожалуйста.
— Я стараюсь.
— Дождь. Помнишь, как мы познакомились? — наклонилась я к Матвею и поцеловала его руку. — Мы познакомились в дождь. Ты меня ещё назвал девушкой-непогодой. Я никогда не брала зонт. Помнишь, как ты посадил меня к себе в машину? А сколько летних гроз мы с тобой встретили? А как радовались радуге? Помнишь, как мы целовались в арке моего дома, когда на улице бушевал ливень? Ты мне тогда ещё говорил, что увидеть радугу — счастливая примета. — Я смахивала слёзы, целовала руку Матвея и чувствовала на себе его взгляд. — А помнишь, как на твой день рождения я сделала тебе фаршированного гуся? Ты его так много съел, что у тебя потом болел живот, и мне пришлось отпаивать тебя таблетками. Какое было счастье засыпать и просыпаться рядом с тобой! Я навсегда запомню, как мы с тобой встречали рассвет. Я мечтала родить тебе детей, а затем нянчить внуков. — Я всхлипнула. — Матвей, я ничего не могу забыть и никогда не забуду. Несмотря ни на что, время, проведённое с тобой, было счастливым. Я, как могла, старалась тебя согреть своим теплом. Прости, что была такой предсказуемой и неинтересной. Я постоянно теряла голову, меняла все планы и соглашалась во всём с тобой. Я искала твоего одобрения. Ну как с такой можно жить? Теперь я уяснила: надо считаться с собственными интересами. Я была слишком мягкотелой. За что меня можно было любить? Разве можно любить женщину, которая превратилась в циркового пуделя и прыгает через кольцо по первому приказу мужчины? Я ненавижу себя за своё самопожертвование, ведь только благодаря ему наши отношения были обречены. Как ты мог меня ценить, если я сама не ценила себя? Наши с тобой отношения меня многому научили. Я поняла, что нельзя так бездарно распоряжаться собственной жизнью. Любой мужчина прежде всего хочет увидеть в женщине личность. Любовь — прекрасное чувство, но она должна созидать. Если она разрушает, значит, переходит в зависимость, а с ней можно и нужно бороться. Любовная зависимость заставляет забывать о себе и полностью пренебрегать своей жизнью. Я нашла в себе силы вытеснить давние переживания. Я смогла понять и достойно принять мысль, что ты мне ничем не обязан. Это твоё право и твой выбор. Пусть даже и не в мою пользу… Любовь — не цепи. Никто не должен сковывать другого. Если один уходит туда, где ему лучше, надо найти в себе силы понять, простить и отпустить. Теперь я стала совершенно другой. Человеком, который отчётливо понимает: его жизнь не менее ценна, чем жизнь того, кого он любит. В жизни столько увлекательного и интересного… А я столько лет мыслями и чувствами прикована к мужчине, которому совсем не нужна. — Я смахнула слезинку. — Я смогла осознать и признать, что моя безумная и несчастная любовь, доставляющая страдания, на самом деле не любовь, а любовная зависимость. Когда смогла свыкнуться с этой мыслью, мне стало значительно легче. Это не имеет ничего общего с тем высоким чувством, которое зовётся настоящей любовью. Я попала в ловушку любовной зависимости, потому что у меня просто недостаток любви к себе.
— Аня, ты же умерла… Твоя душа вселилась в другого человека?
— Я осталась жива. Не переживай, мне ничего от тебя не надо. Мне нужно только одно: чтобы ты жил. Ты выживешь, будешь жить с Люськой, воспитывать сына. Я тебе не помеха. Я вас не побеспокою. Я теперь сильная. У меня своя дорога.
— Аня, неужели это ты?! Я тебе не помог в том проклятом самолёте. Этот ремень…
— Тише. Тебе нельзя волноваться. Ты просто испугался. Ты хотел жить…
— Аня, я струсил.
— Всё в прошлом. Всё осталось в прошлом.
— Анюта, прости. Мир без тебя стал неуютным и беспокойным.
Я держала Матвея за руку, слушала, как он стонет, и чувствовала, что он слабеет прямо на глазах.
— Если можешь, прости, — глухо произнёс Матвей и закрыл глаза.
Я попробовала прощупать пульс. Пульса не было.
— Он умер! — вскрикнула я.
— Умер? — обернулась ко мне Елена.
— Да.
— Кто он тебе? Я слышала всё, что ты ему говорила.
— Муж.
— А Аскольд тогда кто?
— А Аскольд вообще не пойми кто. Если судить по второй жизни, вроде тоже муж.
— Так у тебя что, два мужа?
— Ленка, долго рассказывать.
— Ну, ты даёшь. Тут вообще ни одного, а у тебя двое.
— И оба мёртвые, — добавила я. — Ни одного живого.
