Мари покинула временный лагерь вагантов не оставив ничего, чтобы объяснить друзьям своё исчезновение. Она просто шла, уверенная в правильности своего поступка, вперёд, не задумываясь больше ни о чём.
Лишь на миг она замедлила шаг, обернувшись перед уходом, ей хотелось взглянуть ещё раз на лицо любимого… Но это было невозможно. И девушка, смирившись с таким своим решением, двинулась дальше по замёрзшей грязи дороги, в тайне надеясь, что скоро они с Вильгельмом обязательно встретятся, что план её увенчается успехом, и Господь не потребует отдать свою жизнь за такой дерзкий поступок…
* * *
Шаг за шагом в сплошном едком тумане… Как он попал сюда и что искал, Вильгельм не помнил и не старался понять, он просто шёл вперёд, осторожно ступая по скрытой от взора рыхлой почве, зная, что нужно идти. Клубы густого белёсого дыма медленно рассеивались, открывая взору тёмные пятна пожарищ, от острого запаха отсыревших углей неприятно щекотало в носу и начинало подташнивать, звуки отдалённого потрескивания и шипения говорили о том, что где-то огонь всё ещё бушевал. Правитель остановился, впереди проявились два размытых силуэта, подсвеченных светом не то заходящего, не то восходящего солнца. Вильгельм щурился, пытаясь разобрать лица, но не мог различить ни одной детали, пока слуха не коснулся знакомый, полузабытый голос:
– Ты недостоин даже собственного имени, – по телу юноши пробежала холодная дрожь от строгости этого голоса, – а уж тем более, данной тебе власти.
Он хотел было что-то сказать, делая шаг к проясняющимся теням, но в разговор вмешался второй неизвестный.
– Кто же, как не он, достоин этого имени? – голос был незнакомым, и Вильгельм остановился в нерешительности. – Пусть он и рискнул, но выбрал жизнь одного человека, в противовес маркизу, который не жалел и тысячи для исполнения своих планов.
Наконец, дым рассеялся и оторопелый взор юноши вцепился в лицо, которого не видел уже много дней, по которому невыносимо скучал – лицо графа Алоиса, своего отца. «Не родного отца», – тихо поправили мысли, когда взгляд метнулся ко второй фигуре. Правитель никогда не встречался с этим человеком, но образ его был отпечатан глубоко в его памяти – король Фридрих стоял плечом к плечу с графом на покрытом дымом от угасающих пожарищ поле брани. Вокруг не было больше ни души, лишь обожжённая земля и разрушенные стены каменных зданий. Но что-то привлекло внимание Вильгельма, мелькнув на самом краешке взора, он обернулся и увидел флаги Ладлера. Сотни знамён реяли на ветру, возвышаясь над дымом, а вокруг древков, загнанных в землю, с невероятной скоростью прорастали стебли травы и цветов, обвивая их и поднимаясь всё выше, расцветая на глазах.
– Ты будешь хорошим королём, – отвлёк юношу от удивлённого созерцания окружающей картины голос Фридриха, – если станешь относиться к своей стране так же ревностно, как к Мари.
Вильгельм не успел и рта раскрыть, чтобы ответить, как фигуры собеседников качнулись в воздухе, подобно туманным миражам, и поплыли, развеваемые ветром, переплетаясь с густым дымом. Правитель опомнился, сделал несколько шагов вперёд, пытаясь ухватиться за исчезающее видение, но рука скользнула по воздуху, лишь разогнав на миг белый морок. Сотни вопросов и невысказанных слов, успевших проснуться в поражённом сознании, застыли неподвижно, сердце заколотилось с болезненной яростью, по телу побежала колючая дрожь, и в мысли ворвалось понимание неудержимо ускользающего сна.
– Проснись! – громкий голос у самого уха резко выдернул его из некрепкой утренней дрёмы. – Давай же!
Вильгельм нехотя открыл глаза, но тут же вспомнив о вчерашнем плане, резко проснулся, приняв первое предположение, пришедшее в голову – проспали.
– Где Мари? – хмурое и взволнованное лицо Бернда стало первым, что он увидел. – Ты знаешь?! – продолжал орать мальчик, не давая ему даже прийти в себя.
– О чём ты? – наконец произнёс он, садясь на своём скромном ложе и по привычке проводя рукой по волосам.
– Куда делась Мари? – более спокойно, но всё же с нескрываемым опасением в голосе спросил Франц, заглядывая под полог.
– Да куда она могла деться? – непонимающе мотнул головой Вильгельм, пытаясь понять, проснулся он до конца или всё ещё видит очередной бредовый сон.
– Олух! – в сердцах бросил Бернд через плечо, уходя ко второй повозке, где о чём-то причитала растрёпанная Зибилле.
– Объясни, – грубо потребовал Вильгельм у Франца, всё ещё стоявшего у края дощатого пола, придвигаясь ближе и приходя наконец в здравое сознание.
– Мари сбежала, – бросил вагант серьёзно. – Я так думаю.
– Бред, – Вильгельм спрыгнул с телеги и осмотрелся, не желая верить в предположение спутника, уж слишком противоречивым оно казалось. – Бред! – он повернулся к ваганту, понимая, что тот, вероятнее всего, не ошибся, но всё ещё отказываясь от такой правды.
Он ведь знал, что такое возможно. Подозревал, что Мари задумала что-то подобное, заметив её полный уверенности взгляд, когда, сидя у костра, ваганты один за другим выдвигали свои мысли и планы по свержению маркиза. Она молчала и думала, ничего не предлагала, а только решала, когда лучше ей осуществить свой собственный план.
– Бред! – его кулак с силой врезался в ствол дерева на краю поляны, где смурые ваганты молча собирали свой скудный скарб, готовясь выдвинуться в путь, по принятому ночью плану.
Никто не стал разговаривать с Вильгельмом о произошедшем, понимая, что он и сам сейчас в растерянности. Никто не останавливал его, когда юноша неуверенным шагом двинулся сквозь лесную чащу. Ваганты знали, что он вернётся, что они не имеют права останавливать его сейчас, чтобы не сделать хуже.
Тонкие ветки хлестали по плечам и царапали лицо, но Вильгельма это мало волновало, он шёл вперёд, чтобы не думать ни о чём, и боль помогала ему отвлечься от мыслей. Идти вперёд до тех пор, пока отчаяние в душе не уляжется, пока не отпустит сердце жгучая обида. Не на Мари, не на вагантов, не на самого себя – на стечение обстоятельств, раз от раза заставляющее его идти на безумства и вновь терять полученный результат, будучи уверенным, что желаемое уже у него в руках.
Шаг за шагом, сердце разгоняло кровь, а мысли расплывались в уходящем ощущении бессильной злобы, пока деревья не остались позади, а Вильгельм не остановился на краю обрыва, глядя невидящим взором на алеющий горизонт. Туманное море скрывало от глаз равнину, рождая ощущение бездны под ногами. Мелкие камни и замёрзшая земля, отзываясь тихим эхом, сорвались с края обрыва. Правитель сделал глубокий вдох, холодный воздух обжёг лёгкие, растекаясь по всему телу ощущением нового дня, зарождающегося перед его глазами ослепительно оранжевым рассветом, он закрыл глаза, застыв на миг, и с шумным выдохом упал на колени на самом краю белой пропасти.
«Молитвами наш дух смирен», – прозвучали после тяжёлого молчания мыслей где-то на самой кромке сознания слова военной песни, и Вильгельм взглянул в небеса, сокрытые от взора лёгкой пеленой белых кружевных облаков, понимая наконец, как много неосторожных шагов он совершил не только за последние несколько дней, но и за много-много лет своей жизни. Скольких шагов он мог бы избежать, если бы знал правду о себе с самого начала? Как много можно было бы изменить, умей человек видеть будущее… Но он не умел. Не умел так же, как и вернуть прошлое, которое привело беглого короля в холодное утро на край обрыва, представившегося ему вдруг обрывом собственной жизни. Туманная бездна… в такую же неясную пелену будущего он должен был нырнуть сейчас. Как мала была его жизнь, его мысли, его любовь… Но как много каждый шаг значил в конечном итоге. Он кидался с головой в омут за Мари, а она каждый раз ускользала, словно песок, струящийся золотым потоком сквозь пальцы и разносимый пылью даже лёгким порывом ветра. И вот она сбежала снова. Сердце звало на необдуманный шаг, рвалось из груди, кричало и ныло, но Вильгельм больше не мог позволить себе рисковать ради каких бы то ни было собственных интересов.
