– Мне казалось, он был выше, – задумчиво произнёс герцог, продолжая бесстрастно блуждать взглядом по маскам и платьям. – Неужто, выпивка так его иссушила?
Мари хотела было что-то спросить, но бледное лицо Ребекки, сидящей между ней и герцогом и глядящей потерянно куда-то в пол, остановило её. Девушка снова ощутила себя подлой предательницей, и невозможность как-либо изменить это положение встала комом в горле. Несколько минут молчания показались вечностью, наполненной лишь отдалёнными звуками однообразной музыки.
– Сын говорил мне, что ты чудесно поёшь, – наконец произнёс Аделард, будто поняв её неуютное безмолвие. – Может, споёшь что-нибудь для нашей благодарной публики.
Его слова прозвучали как настойчивое предложение, в них не было и намёка на вопрос. Мари покраснела, но всё же поднялась из кресла – сейчас ей легче было перебороть своё смущение и спеть перед сотнями людей, чем находиться рядом с человеком, чьё невыносимо тяжёлое молчание казалось куда более болезненным, чем любые пытки и истязания.
Музыка снова затихла, танцующие пары остановились и расступились, освобождая путь для белого «ангела», чинно шагающего к «уголку» музыкантов, нашедшему себе место почти напротив тронной ниши рядом с входом, и отделённому от зала тремя мраморными ступенями и невысокой ажурной изгородью. Девушка медленно поднялась по ступеням и, тихо переговорив с музыкантами, повернулась лицом к гостям.
Всё стихло, маски замерли в ожидании, Мари, сцепив и сжав до боли собственные пальцы, закрыла глаза, медленно вдохнула и тихо запела:
Среди лесов непроходимых,
Среди оврагов и болот
Цветок один неповторимый
Из года в год весной цветёт.
Музыканты медленно вступили, подстраиваясь под неторопливый мотив, заглушая покатившийся по залу восхищённый вздох.
Он не прекрасней роз и лилий,
Он скромен, мал и одинок.
И яркость цвета, чёткость линий
В нём углядеть никто не мог.
Нежный ангельский голос печально тянул слова старой песни, заставляя гостей зачарованно вслушиваться в немом восторге.
Пока однажды не набрёл
Охотник на бутон
И вдохновенно пальцы сплёл,
Сжав на груди хитон.
Цветок сиял, благоухал,
Ловя охотника слова,
А новый друг тогда сказал:
«Возьму тебя с собою я.
Я принесу тебя в свой сад
И буду вечно любоваться,
Невинный твой весенний взгляд,
Хочу, чтоб мне лишь доставался».
Велел он: «Подожди два дня,
Чтоб место мог я приготовить,
Затем я заберу тебя».
Цветок кивал ему безмолвно.
Судьбы неведомы пути —
Пожаром лето лес зажгло.
Цветку не скрыться, не уйти,
Кто знал, что будет суждено
Ему, роняя сок, как слёзы,
Мужчины вспоминать слова:
«Два дня…» – но будет уже поздно,
«Два дня…» – не удержать огня.
Завидев пламя над лесами,
Примчался друг искать цветок,
Но лишь угли над лепестками
Сожжёнными найти он смог…
Мари, почувствовав, что начинает задыхаться от подступающих слёз, замолчала. Пронзительная тишина, царящая в зале, заставила её открыть глаза. Но увидев восхищённые лица людей, уставившихся на неё, певица тут же покраснела и ещё сильнее сжала переплетённые пальцы. Она смущённо коротко поклонилась и, стараясь не ускорять шаг, поспешила к своему месту, но как только белые туфельки коснулись ковровой дорожки, зал взорвался оглушительными рукоплесканиями. Девушка вздрогнула и, окончательно раскрасневшись, на дрожащих ногах продолжила путь.
– Мой сын не ошибся, – улыбнулся Аделард, также встречая её сдержанными аплодисментами. – Я в восторге.
Мари нерешительно посмотрела на герцогиню, но та не одарила её даже взглядом, и она, поджав от огорчения губы, опустилась в кресло, стараясь не поднимать взора на гудящую толпу.
После короткого жеста герцога, в зале вновь заиграла музыка, и гости стали расходиться по парам.
Мари нервно теребила золочёную тесьму на рукаве платья, глядя на пушистый ворс ковровой дорожки перед троном, когда в поле её зрения вступили чьи-то ноги. Девушка медленно подняла взгляд на мужчину в пёстрой полумаске, старательно отвешивающего поклоны герцогу и герцогине. Наконец глаза его впились взглядом в белую маску графини.
– Позвольте пригласить вас, – учтиво произнёс кавалер, склонив голову. – Его высочество герцог, не будет против?
* * *
Двадцатью минутами ранее.
– Его светлость Барон Ливио из Кавальтеры! – прозвучал голос слуги над самым ухом. Вильгельм поморщился, спеша скорее уйти от звонкоголосого глашатая, незаметно поправил длинные рукава тёмной рубашки и, дождавшись пока Удо проделает все полагающиеся поклоны, юркнул за ближайшую колонну. После бессонной ночи путники остановились в одной из переполненных гостиниц Фалькнеса и, задремав, опоздали к началу праздника. Теперь они неизбежно привлекли больше внимания, чем планировали.
– Уф, – выдохнул монах, подойдя ближе к друзьям. – Я даже вспотел от волнения, это было страшно.
– Брось, я говорил, что они не станут проверять нас, – усмехнулся правитель. – Тот шпион ошибся. Зато я теперь должен ходить в костюме пажа, – он недовольно скривил губы.
– Это ведь маскарад, – хмыкнул Анкэль. – Да и костюмчик барона оказался уж слишком смешон на тебе, благо, брат Удо вышел ростом.
– Ты на что намекаешь? – сердито фыркнул Вильгельм. – У меня с ростом всё в порядке, это барон был не в меру долговязым.
– Не стану спорить, – пожал плечами монах. – Но тебе полезно будет немного остыть, побывав в шкуре прислуги. А то власть на тебя, кажется, плохо влияет.
– Это не власть, а вынужденное заточение влияет скверно, – буркнул он. – И хватит уже грубить. Не пользуйся нашим скрытым положением для своей мести.
– Я и не помышлял о мести, – заверил Анкэль, – лишь выразил своё мнение.
– Нас так раскроют, – тихо зашипел Удо на своих не в меру шумных спутников, начавших ругаться с того самого момента, как все трое загрузились в экипаж барона Ливио и въехали в Фалькнес. – Прекратите.
В это мгновение в зале вдруг воцарилась тишина, Вильгельм и монахи испуганно переглянулись, но быстро поняли, что все взгляды устремлены вовсе не на них.
– Что там? – удивлённо спросил правитель, пытаясь увидеть, на что же уставились все гости.
– Тише, – зашептал кто-то впереди. – Она, кажется, будет петь.
– Невеста маркиза будет петь, – подхватил другой гость.
– Посмотрим, какой голос у этой ведьмы, – хихикнула какая-то молодая дама совсем близко.
– Наверняка такой же мерзкий, как внешность, – бросила в ответ её собеседница. – А нам придётся восхищаться.
