— Заяц, я понимаю, у тебя, кроме денег, в голове ничего нет, но ты за словами-то последи, а то я купить-то куплю, но морду тебе набью.
— Ну попробуй.
Костя попробовал начать потасовку, но Зайцев, чаще участвовавший в драках, чем обедал, с трех ударов отправил его в глубокий нокаут и, уходя, пнул ногой. Жвачку Зайцев продал в итоге с наценкой, сказав, что это за моральный ущерб. Крынкин после того случая записался в секцию бокса, вошел во вкус, натренировался. Через год по какому-то другому поводу как следует отметелил Зайцева, сломав ему нос. После школы сам двинул в ВДВ, чем немало удивил родителей — музыканта и университетскую преподавательницу. Знали бы, кто всему виной…
Зайцева через несколько лет взяли на каком-то мошенничестве. Он никого не сдал. Сел один. На шесть лет. На суде лишь сказал, что ни в чем не виноват, что дело сфабриковано и что он дает честное ленинское. Об этом «честном ленинском» год все гудели. Вышел Заяц по амнистии и начал бизнес. Лихой русский бизнес. Он удался.
На одной из встреч одноклассников он принес Болту коробку «Дональдса». Болт, Заяц и Петька поднялись в рекреацию, открыли коробку, напихали в рот по несколько резиновых прямоугольников, обнялись и стали жевать свое детство.
Потом Заяц достал бутылку дорогой водки, три рюмки и они выпили за талантливого и благородного Костю Крынкина, который погиб в никому не нужной и непонятной войне от «дружественного огня», свои что-то напутали и накрыли его роту «градами». От него ничего не осталось. Фрагменты тела, говоря официальным языком. Всё.
Гриша Зайцев взял на содержание Костину жену, ребенка и нищих родителей. Государству было не до них.
Помянули, собрались уходить, и тут Болт неожиданно спросил:
— Заяц, я вот до сих пор не могу понять, на хрена ты тогда, соврав, сказал честное ленинское? Если бы все-таки раскрылось, тебя бы Янина за одно это выгнала.
— Я не соврал.
— В смысле?
— Я же тебе жвачку тогда продал, а не просто дал. Янина спросила, не давал ли я. Есть разница! Я и на суде тогда правду сказал, кстати. Должно быть у человека что-то святое. У меня вот Ленин. Мне папаша всегда говорил, что если бы не Ленин, были бы всей семьей в жопе, а так в люди выбились. Он каждый раз, когда американские ношенные джинсы в СССР за 100 рублей продавал, вечером за Ленина пил. А ты что, Болт, думаешь, в Америке тебя кто-нибудь за «Дональд» поцеловал бы?
Болт усмехнулся, а Зайцев вздохнул:
— Такую страну просрали, конечно. Ладно, пойдем к Янине зайдем.
— Ой, пойдем, она тобой так гордится, особенно после ремонта, который ты в школе отгрохал. Говорит, вырастила настоящего российского купца, еще и невинно осужденного.
— Осужденного, Петь, осужденного.
Понятийная уха
Москва. Кропоткинская. Иду голодный. Внезапный ресторанчик, заполненный странной, слегка мутной публикой. Меню, похожее размером да и содержанием на собрание сочинений Дарьи Донцовой. Гренадерского роста официантка с милым, но широкоформатным лицом ждет, когда я определюсь.
Я зацепился взглядом за царскую уху и стал задавать много уточняющих вопросов. Дескать: рыба какого возраста используется, морковка откуда прибыла… Цари-то разные бывают. Сходила на кухню — уточнила. Поинтересовался ее личным мнением по поводу ухи и спросил, хороший ли к ней пирожок прилагается. Не знаю, чем мне эта похлебка уперлась, но вот только допрос скоро женщину явственно заебал. Да так, что это стало слышно в ответах. Потом уху бросил, перешел на мясное горячее. В конце концов выбрал какие-то котлеты, салат и уткнулся в телефон, четко давая понять, что барин свое отзаказывал, прочь поди.
Неожиданно услышал следующее раздраженно-силовое:
— Простите, а насчет ухи мы просто так, что ли, беседовали. Мои ответы чем-то не устроили?
Мозг автоматически перевел это в: «Ты чего порожняки гоняешь, баклан? За базар теперь перед коллективом ответить бы надо».
Рот автоматически согласился с обоснованностью предъявы:
— Забыл, и уху, конечно.
Широкоформатное лицо засветилось справедливостью.
Я еще раз посмотрел на публику и вспомнил, что бытие определяет сознание.
P. S. Пирожка мне дали неожиданно три. Два в подарок от гренадерши, упакованных и сопровожденных ласковым и душевным: «На утро вам. Приходите еще, у нас солянка вкусная».
И оставьте попытки нас понять. Сами-то не всегда понимаем.
Пауза
Лучшие актеры и сценаристы работают официантами. Не первое подтверждение.
Сидим в глубокой ночи после открытия. Короче. Едим. Я, Елена Полякова, Катерина Шпица и Кирилл Васильев. То есть два режиссера/актера и актриса. И тут такой персонаж, и сразу с текстом.
Официант — мощный, брутальный Антон. Очень четкий, выдержанный и осведомленный. Шутит с совершенно непроницаемым лицом. Не смеяться невозможно, запомнить тоже, но финал я просто сразу записал.
Для Киры это был третий бурный ужин за день, и он обоснованно решил сесть на диету. Мы втроем, наоборот, заказывали, как в последний раз. По очереди. На каждого из нас у Антона уходила страница в блокнотике и пять минут обсуждений.
Наконец очередь доходит до Киры. Антон ожидает еще одного обжору с вопросами.
Кирилл: Американо.
Антон: Всё?
Кирилл: Всё.
Антон моментально изменил разговорную парадигму на строгую. Никаких дешевых разводов: «может, подумаете…» Кофе, так кофе.
Мы зачистили кухню и решили выпить. Оживленная беседа повторилась. Снова полный блокнот на каждого. Снова Кира последний.
Антон: Выпьете?
Кирилл: Американо.
Антон: Всё?
Кирилл: Всё.
Антон полуулыбнулся полууголками губ. Чуть накренил свое гигантское тело в сторону Кирилла, немного прищурил глаза, взял паузу, и с интонацией учителя труда закрыл тему барских заказов нашего любителя кофе:
— Гулять, так гулять.
Астроном от эротики
Двухтысячные. Питер. Время моей изысканной полигамии. Изыскал барышню.
Начали периодически встречаться, беседовать о садоводстве. Обычно у меня, но тут позвала к себе. Я, конечно, не очень любил ездить из Петербурга в Ленинград, новостройки меня деромантизировали, но Она обещала накормить.
Приезжаю. Звоню в дверь. Встречает меня абсолютно голой. А надо сказать, там было чему встречать. Размеры и формы радовали глаз издалека. Такой велкам разжег, про еду даже думать перестал, а я о ней в том возрасте думал всегда. Девушка, однако, была сдержанна, и мы прошли на достаточно просторную кухню. Занавески отсутствуют. То есть как класс. На улице темно. Напротив дом. Близко. Мне даже одетому как-то стеснительно. Хозяйка же шуршит с тарелками, как будто мы на необитаемом острове.
