– Ку-ку! – не сдержавшись, воскликнул Виктор, отчего индианка захлопала глазами.
– Простите, мистер Ку-Ку… – отреагировала девушка на плохом английском. – Вы к кому?
«Пошутил, называется… – недовольно подумал Лавров. – Другой континент – другой юмор…»
Здесь же, рядом с дверью директора издательства за полукруглым письменным столом сидела стройная темноволосая красавица-аргентинка – скорее всего, испанского происхождения. Судя по бронзовой табличке, это была сеньорита Анабель Феррер.
– Ко мне, пожалуйста, мистер Ку-Ку, – затараторила аргентинка. – На все вопросы здесь отвечаю я, мистер Ку-Ку.
«Вот же ляпнул на свою голову!..» – снова подумал Виктор и подошел к столу секретарши.
Из-под серо-стального жакета красотки выглядывала темно-бордовая блузка с алым галстуком. Из нагрудного кармашка виднелся уголок носового платка – настолько острый, что им, кажется, можно было вскрывать конверты.
Единственным украшением сеньориты Анабель служил серебряный браслет «Pandora» с разнообразными бусинами. Темные волосы, разделенные прямым пробором, свободно спадали на женственные, немного покатые плечи. Ее гладкая кожа с оливковым оттенком могла свести с ума любого, а по-цыгански черные глаза в другое время и в другой обстановке наверняка легко превращались в два океана страсти.
– Лавров, – представился Виктор по-английски, боясь получить «ку-ку» в третий раз. – Виктор Лавров. Я должен встретиться с сеньором Касти.
Девушка внимательно смотрела на украинца. О чем она думала? Светловолосый гринго с глумливой физиономией после суток, проведенных в креслах трех самолетов и вестибюлях трех аэропортов, даже при его хорошем настроении выглядел уставшим.
– Простите, вам назначено? – недоверчиво спросила Анабель на английском, рокоча по-испански звук «r».
– Нет.
– Без предварительной договоренности встретиться с сеньором Касти очень трудно.
Виктор не стал спорить.
– По какому вы делу, сеньор…? – девушка продолжила разговор таким тоном, как будто собиралась выдворить гостя на улицу.
– По личному.
– Полагаю, вы – знакомый сеньора Касти?
– А что, сеньор Касти принимает только знакомых?
– Отвечайте на мой вопрос, будьте добры! – сердитая аргентинка слегка раздула ноздри аккуратного носика. – Как вас представить?
– Скажите ему, что я товарищ сеньора Кремня. Он поймет.
Девушка надменно усмехнулась.
– А вы уверены, что сеньор Касти знаком с сеньором Кремнем?
Она положила свою ручку рядом со стопкой рекламных буклетов. Потом важно откинулась на стуле и начала постукивать по крышке стола коротким красным ноготком. Виктор знал, как обороняться.
– Знаком. Это совершенно точно, как и то, что у вас красивые глаза, мадемуазель.
Индианка у факса навострила ушки и опешила от такой фамильярности белого мужчины. Изящная и грациозная, но немного робкая, она походила на кошечку породы кохона в доме, где лысых кошек не очень-то жалуют. Сеньорита Феррер тем временем активно набирала воздух ртом, еле сдерживаясь, чтобы не нагрубить.
– Этот гринго меня достал, – сказала Анабель индианке на испанском языке.
– Этот гринго, – с улыбкой заметил Виктор тоже на испанском, – летел с другой стороны земного шара, чтобы встретиться с вашим шефом. И вообще он не гринго, а европеец.
Какая досада! Оказывается, «проклятый гринго» знает испанский язык! Сеньорита Феррер с плохо скрываемым смущением опустила голову, делая вид, что пишет.
– Возьмите карандашик в левую руку. Вы ведь левша? – вдруг сказал Лавров, глядя девушке прямо в глаза.
Анабель была настолько удивлена, что вмиг замерла под сверлящим и одновременно веселым взглядом Виктора.
– А откуда… вы…?
Поняв, что она окончательно теряет самообладание, испанка поджала губки и начала нервно листать какую-то книгу.
– …У сеньора Касти совещание, – добавила Анабель спустя некоторое время. – Я скажу ему о вашем визите, как только для этого представится возможность.
– Вот и отлично! Спасибо, – выдохнул Виктор. – Какой у вас пароль от wi-fi?
– Aldebaran, – равнодушно ответила сеньорита Феррер и тут же добавила индианке на немецком: – Ну ты смотри какой наглый! Может ему еще и ванну с пеной набрать?
– Я бы не отказался, фройляйн! – засмеялся Виктор, провозглашая свою фразу с настоящим берлинским акцентом. – А вы, несмотря на свои молодые годы и такие красивые глаза, знаете немало языков. Поболтаем по-русски?
Последние слова Виктор проговорил на русском языке. Надменность Анабель сменилась крайним любопытством. Она смотрела на Лаврова в упор.
– Вы кто? – спросила девушка-полиглот на ломаном русском.
– Мент без пальто! – ехидно ответил журналист. – Парле ву франсе?
Анабель медленно отвела взгляд.
– А глаза у вас все равно красивые, – резюмировал журналист и, отойдя от стола со строптивой секретаршей, уселся в кожаное кресло, стоящее неподалеку. Оно оказалось значительно неудобнее, чем обещал его внешний вид.
Время шло, никто не входил и не выходил. Из угла время от времени раздавалось приглушенное жужжание факса под надзором стройной «гавайской кохоны», дополняемое шорохом бумаг в ее руках – как будто бы минуты проходили на цыпочках, прижав палец к губам со звуком т-с-с-с. Виктор то и дело чувствовал на себе взгляды Анабель, которые она украдкой кидала на этого «наглеца из Европы».
Зрелому человеку нет нужды искать эмоции во внешнем мире. Ему хватает собственного внутреннего ощущения наполненности жизни. Тем не менее журналист без обмена информацией – как аргентинка без страсти. Нужно было пройтись по соцсетям и заглянуть в электронную почту. Так и есть! Сообщение от Эдуарда Абросимова. Московский журналист жаловался на то, что за отсутствием состава преступления и доказательств Следственный комитет РФ закрыл дела по разбившемуся Як-40, по поджогу редакции «Особо секретно» и гибели секретарши Боровина – Маши Безродной.
– Твою дивизию… – только и пробормотал Виктор.
Лавров вдруг почувствовал полную безысходность. «Если уж власти Москвы не в состоянии справиться с этими мерзавцами, что уж говорить о зарубежье… Ладно. Разберемся».
В этот момент открылась дверь кабинета Касти и оттуда вышли два улыбающихся сеньора. Третий придерживал перед ними дверь и тоже улыбался. Они радушно пожали друг другу руки, потом первые два прошли через фойе к выходу. Оставшийся сеньор, как заправский лицедей, мгновенно сменил улыбку на такой недоступный вид, будто он с самого рождения не улыбался даже маме. Это был худощавый человек средних лет в белой рубашке и серых брюках, с выражением лица, словно говорившим: «Все вокруг такие невинные, такие правильные и хорошие, что складывается впечатление, что в аду гореть буду только я».
