Аккордеон рыдал. Кто поверил бы, что в аргентинском ресторане есть место финскому танго? Но чудо свершилось: танцующие перенеслись в мир умопомрачительно роскошного танца, где властвуют любовь и страсть, где дыхания партнеров слились воедино, а их ноги скрещивались и переплетались. При этом им нельзя было обменяться ни словом. Только рука Виктора говорила Анабель, куда повернуться, только его нога подсказывала ее ноге, что делать дальше – вместе, бедро к бедру. Раз, два, три, четыре, пять – они свободно кружились по всей танцевальной площадке, двигаясь против часовой стрелки.
Все посетители ресторана, уплетающие кто большие порции жареного мяса, а кто слоеные пирожные с карамельным кремом, вдруг замерли, словно завороженные, не в силах отвести взгляд от танцующих. Вот гринго подвел правое колено под бедро аргентинки, правой рукой слегка отклонил ее торс влево, вынуждая девушку сделать шаг назад и развернуться. Еще четыре шага – и она, снова развернувшись, пристально смотрит ему в лицо. Виктор незаметно служил для Анабели центром притяжения. Он еле заметно отталкивал ее, и она тут же поворачивалась вокруг своей оси: я здесь. Он отступал, она следовала за ним по пятам: не оставляй меня. Он наклонялся к ней, и она – стройная, с льющимися черными волосами – выгибалась назад, как ивовая ветка: я твоя.
Танго закончилось. Три минуты танца они смотрели друг другу в глаза, как гипнотизеры. И казалось, этой сказке длиться и длиться без конца, но музыка закончилась, а одна из труб все продолжала тянуть последнюю ноту.
– Это было самое необычное, но самое настоящее знакомство, – улыбнулась Анабель своему спутнику.
– О да-а-а-а, – понижая тон, протянул Виктор. – Не то что в офисе, похожем на оружейный музей, где мы чуть было не обматерили друг друга.
– Скажите честно, вы никакой не журналист? Вы – танцор? – спросила Анабель.
– Любой мужчина рядом с красивой женщиной становится танцором, – обезоружил аргентинку Лавров.
Тем временем, дождавшись последнего звука трубы, фойе накрыли громкие овации в адрес Виктора и Анабель. А в микрофоне прозвучал голос фронтмена оркестра: «Этот гринго весьма недурно танцует танго!»
– Он не гринго, – перекрикивая ресторанный гул, воскликнула сеньорита Феррер. – Он – украинец!
Ее уточнение было встречено новыми одобрительными аплодисментами посетителей и персонала ресторана.
Виктор повел Анабель к их столику, где на деревянных тарелках уже ждало асадо с мясным рулетом метамбре, красное вино, а также нарезанный сыр и колбасы. В качестве гарнира был салат.
– Я должна вам кое в чем признаться, – неожиданно сказала Анабель.
– В чем же? На самом деле это вы – профессиональная танцовщица? – Лавров воспользовался случаем подарить аргентинке еще один комплимент.
– Нет. Мой дядя не приглашал вас на этот ужин. Это… сделала я.
«Так-так. Вечер перестает быть томным», – мелькнуло в голове у Виктора.
– Я бы хотела… Я хочу… отправиться с вами в экспедицию! – собравшись с силами, выпалила Анабель.
Лицо украинца стало очень серьезным.
– Сеньорита Феррер. Я уже говорил это вашему дяде и повторяю еще раз для вас: это очень, очень опасное мероприятие, и я не могу подвергать вас такому риску.
– Сеньор Лавров, послушайте и вы меня. Я мечтаю о журналистской карьере, со всеми ее трудностями и опасностями. Сидя у дяди в офисе в тепличных условиях, я могу так никогда и не поучаствовать в настоящем расследовании, не увидеть, как идет охота за материалами, которые становятся настоящими сенсациями! Как бы вы стали тем, кем стали, если бы не рисковали?
Виктор внимательно посмотрел на Анабель. Глаза ее светились решимостью, выражение лица говорило о том, что отступать она не собирается.
«А чем черт не шутит…» – подумал Лавров. К тому же, как он мог устоять перед этой обворожительной карьеристкой после такого танца?
– Ладно. Я возьму вас с собой. Но только при одном, нет, двух условиях: потом не жаловаться и четко следовать моим указаниям. Самодеятельность в таких делах может иметь весьма печальные последствия…
– Договорились!
– А что вы скажете своему дяде? Я же сам убедил его в том, что отпускать вас со мной нельзя.
– Придумаю легенду. Я же журналистка!
Виктор и Анабель наконец приступили к восхитительному ужину.
Глава 5
Маленькие профессорские тайны
Ройзенблит сидел в зимнем саду, неподвижно уперев взгляд в высоченную бокарнею. «Лошадиный хвост» этого необычного растения, которое еще называют «бутылочным деревом», свешивался почти до самой земли, выложенной тротуарной плиткой, и тонкими длинными листьями закрывал панораму искусственных джунглей. В густоте тропических деревьев пели экзотические птицы, а на стеклянном столике, оправленном красным деревом, в плетеной вазе ручной работы красовался великолепный фруктовый букет: киви, манго, авокадо, мандарины, сочные груши – все это лежало вокруг огромной папайи. Однако еврейскому ученому было не до фруктов. Он погрузился в какие-то расчеты, в своей сосредоточенности будто находясь в состоянии анабиоза. Его очки в оправе из позолоченной проволоки казались одним целым с полуоткрытыми немигающими глазами.
«Тропический рай» был совершенно безразличен человеку, который, возможно, мог бы изобрести вечный двигатель или машину времени, ученому без мирового имени, но с изобретениями, от которых мир еще ужаснется. Нет, он не злодей, но в науке есть принципиальные цели. Физика – ради физики, а химия – ради химии. Облучатель, который придумал Александр Ройзенблит, способен изменить химические свойства вещества до неузнаваемости и вернуть их в исходное состояние, когда понадобится. Этот проект мог бы претендовать на Нобелевскую премию, но деньги его не волновали. В этом мире он верил только в силу науки. Каждый год на его счет переводили сумму, которой могли бы позавидовать Нобель с Эдиссоном вместе взятые. К тому же, Ройзенблит никогда не уважал Альфреда Нобеля, считая его бездарностью.
Еще в юности, втайне от родителей, Саша запускал спичечные коробки с вертикальным взлетом, и они подолгу бесшумно кружили в его комнате вокруг люстры, презрев все законы физики. Как ему это удавалось, знал только он. В университете он был настолько успешен, что защитил докторскую одновременно с дипломной работой и сразу же получил распределение в один из военных институтов. Много лет подряд он трудился на благо родины, выполняя государственные заказы, которые ему были скучны, как школьнику, которого мама заставила вынести мусор. Так он дожил до седых волос, сокрушаясь, что жизнь не удалась. Но однажды профессор Ройзенблит вышел в магазин за молоком и пропал без вести…
И вот уже 10 лет профессор Али работал на людей, которые не ограничивали его дар ученого, но ограничивали его свободу. Александр не сильно и сокрушался: «Ученый – всегда ученый, даже в тюрьме. Его работа всегда с ним: в его в голове». В голове не в голове, а в пользовании у шестидесятилетнего Ройзенблита была прекрасная лаборатория, оборудованная по последнему слову техники, личный кабинет, апартаменты для жилья, библиотека, бассейн, теннисный корт и зимний сад. Так что тюрьмой это место назвать было трудно. Скорее – золотая клетка под неусыпным контролем соглядатаев, которые одновременно выполняли и функции прислуги.
