Ночь в немецкой колонии была тихой и спокойной, поэтому друзья продолжали разговаривать на пониженных тонах, почти шепотом.
– …А вернусь я сюда только с Интерполом… – продолжал украинец. – Надо покончить с этим гнездом гитлерюгендов.
– Не торопись, шурави. Не все так просто, – грустно сказал Олег. – Хотя, конечно, тебе лучше уйти, пока не поздно. И девчонку свою забери…
– Ты с нами?
Блондин опять посмотрел на Виктора с каким-то сожалением.
– Не могу. Не время еще… Сорву задание.
– Даже так?!
Только тут Виктор понял, что Осинский – не переметнувшийся к нацистам однополчанин, а глубоко законспирированный агент.
– Шестой год тут. Чуть было на наркоту не подсел. Уже и родной язык забывать стал.
– Кремня-то я заберу? В больницу ему надо, погибнет парень у фрицев…
Олег долго стоял, размышляя.
– Нельзя, Витя. Нужно довести дело до конца.
– Хм… Выходит, у нас с тобой одно дело…
Олег молча кивнул головой.
– Тогда я остаюсь, – с юношеской решительностью встряхнул головой Лавров.
В ответ Олег протянул руку. Мощное спецназовское рукопожатие «краб» скрепило мысли и сердца двух друзей, как в годы давно ушедшей молодости.
…Двое мужчин шли к дому, из которого они один за другим выбежали пятнадцать минут назад. Виктор шел в наручниках, застегнутых сзади. Осинский толкал его в спину.
– Шагай, бегун!
– Че пихаешься? – орал Лавров. – Скажу Али Фазрату, он с тебя шкуру спустит, бугай здоровый!
Осинский с пленником вернулись очень вовремя. На полу сидел Кремень и… ел землю из цветочного горшка. Положив Виктора на пол лицом вниз и отобрав у больного несчастную герань, Осинский сел на свое прежнее место за столом.
– Рассказывай! – громко потребовал Осинский от Лаврова.
– Что рассказывать? – огрызнулся Лавров.
– Зачем приехал сюда, русский?
– Я не русский, я – украинец.
– Я не спрашиваю, кто ты, я спрашиваю, зачем ты здесь.
– Я буду говорить только с вашим начальством. И то, сидя, а не лежа, – выдавил из себя Виктор.
Олег встал и сунул пистолет в карман брюк. Левой рукой он еще раз сделал жест, понятный только им двоим: «Продолжаем, продолжаем, все хорошо…»
– Хорошо, я сейчас позвоню начальнику охраны, и тебе будет больно даже лежать… Придурок, отойди от него!
Сергей Кремень стоял над Лавровым и смеялся, похрюкивая. Он никак не отреагировал на команду Олега.
Осинский тем временем поднял трубку внутреннего телефона и набрал номер. Ответа не последовало. Выждав пару минут, он озадаченно положил трубку на место.
– Странно как-то. Никто не отвечает…
Вдруг в дверь постучали. Осинский растерянно посмотрел на Виктора, а Кремень испуганно отошел в сторону и присел на корточки.
– Не открывай! Не надо уколы! Не хочу… – плаксиво запричитал ныряльщик.
– Открывай, не бойся, – спокойно сказал Виктор, продолжая лежать на полу.
Олег помог Виктору подняться и шепнул:
– Наручники?..
Стук в дверь нарастал. Ее уже пинали ногами. Виктор отрицательно покачал головой.
– Пусть. Если что, порву, ты же знаешь.
Осинский едва заметно кивнул головой и жестом подозвал к себе Кремня.
– Стань рядом с Лавровым, – сурово приказал он. – Только не убивай его, у Вити нет с собой военного костюма с орденами, хоронить не в чем!
– Шутник хренов, – пробурчал Лавров.
– Ох, братан, – простонал Кремень и стал рядом с Виктором. Истерический блеск его глаз не сулил ничего хорошего.
Пинать дверь перестали. Стук ногой сменил быстрый нетерпеливый стук твердым предметом. Осинский сунул правую руку в карман за пистолетом, а левой рукой открыл дверь… Через мгновение Анабель Феррер втолкнула его обратно в комнату, воткнув ствол Llama Especial в рот.
– Хорошо бреешься! Возбуждает, – издевательски проворковала аргентинка. – Не вздумай открыть рот, проглотишь всю обойму.
Анабель захлопнула дверь толчком ноги, почти не посмотрев ни на Лаврова, ни на Кремня.
Олег отступал мелкими шагами, с плотно сжатыми губами и с лицом, искаженным запредельным недоумением. Виктор тоже опешил от неожиданности. В этот момент Кремень сорвался с места в сторону аргентинки. Виктор подставил ему подножку, и душевнобольной ныряльщик растянулся на полу. Лавров упал сверху, сел на Сергея и придавил его своим стокилограммовым весом. Не теряя ни секунды, журналист, сцепив зубы, напряг плечевой пояс и потянул руки вперед. Раздался металлический щелчок, и наручники были порваны. Две громадные руки схватили Кремня за шею.
– Не дергайся, Серега. Не вводи в грех.
– Ай! – вскрикнул больной.
В этом крике было все: страх, тоска, жалость, мольба. Он наводил на мысль о людях в белых халатах и о твердых нарах с кожаными ремнями для рук и ног.
Анабель же напирала на Осинского, не спуская с него глаз и высунув кончик языка между зубами. Олег достал руку из кармана и начал примирительно жестикулировать.
Лицо аргентинки было словно вырезано из твердого дерева гуарани. Дышала она со свистом, а ее голос звучал глухо. Она вынула пистолет изо рта блондина и произнесла, тщательно выговаривая русские слова:
– Ложись на пол, руки за голову!
Осинский попытался изобразить любезную гримасу.
– Конечно, сеньорита, конечно.
Виктор был раздосадован.
– Анабель, не стоило этого делать.
– Уже поздно. Не нужно было этой немке называть меня шлюхой!
– Здесь видеонаблюдение, Анабель! – воскликнул, предупреждая о неизбежном, Виктор.
– Нет у них больше видеонаблюдения! – рявкнула Анабель. – Я его уничтожила!
Кремень вдруг повернул голову и впился зубами в правую руку Лаврова. Тот вскрикнул, ослабил хватку и дал сумасшедшему подзатыльник.
– Не кусайся, стервец!
Затем Виктор встал и усадил Кремня на тахту.
– Сиди и не рыпайся! Понял?
Кремень сжался в комок, утопив голову в плечи, посмотрел на Виктора глазами спаниеля и кивнул. Виктор сел рядом с ним.
– Анабель! Отпусти Олега, я тебя прошу, – обратился он к девушке.
– Здесь камеры, дура, – загудел Осинский, стоя перед аргентинкой на цыпочках. – Послушай Лаврова…
– Камера – это то, что ждет тебя, если выживешь, – спокойно ответила Анабель.
Продолжающий бесноваться Кремень теперь плюнул в Виктора и вцепился зубами в его правую ногу. Лавров не слишком сильно ударил Сергея кулаком по голове и попробовал было встать. Безумец сполз по ноге журналиста вниз и крепко обнял ее руками. Виктор рухнул обратно на тахту. Кремень был сильным. Что-то придавало ему невероятную силу – безумие или страх, а скорее всего, и то и другое.
