Японец ушел в подполье после того, как его люди с оружием в руках остановили погром, и это было вполне объяснимо. На следующее же утро после погрома Григорьев объявил крупную награду за голову Японца и послал всех своих людей на его поиски – которые, разумеется, ни к чему не привели.
Между Григорьевым и Мишкой Япончиком началась серьезная борьба. Григорьев поклялся «поставить к стенке» главаря одесских бандитов. Каждую ночь в городе происходили страшные перестрелки между людьми Григорьева, Мишки Япончика и вооруженными отрядами большевика Домбровского, которого Григорьев назначил военным комендантом Одессы.
Прошлое Домбровского было связано с анархистскими группировками, которые ввязывались в террористические акты в городе еще до прихода французов. Особенно свирепствовали анархисты до первого, провалившегося, восстания красных. Анархист Домбровский одно время входил в отряд дьяволицы Марии Никифоровой. Но после конфликта с атаманшей ушел от нее и сколотил свой собственный отряд, который прославился благодаря необузданной, дикой, ничем не контролируемой жестокости.
Во времена Антанты в городе Домбровский стал членом большевистского подполья, быстро переметнувшись на сторону красных. Он и его люди напоминали отряды Григорьева. Так же, как и он, Домбровский выступал на стороне красных, но воевал по своим собственным законам анархии, очень похожим на его законы. И вот этого человека Григорьев назначил комендантом города, заставив присоединиться к вооруженной травле Японца.
Но, несмотря на все меры, Япончика найти не удалось. Он ушел в глубокое подполье и оттуда продолжил бороться с беспределом отрядов Григорьева.
Надо сказать, что у представителей ЦК Компартии большевиков в Одессе методы атамана Григорьева тоже вызывали настоящий шок. Большевики были в ужасе от еврейского погрома, и на следующий день Григорьева вызвали на ковер в Комитет обороны, который по-прежнему возглавлял Рутенберг, и в Совет ЦК Компартии большевиков в Одессе, возглавляемый Софьей Соколовской.
С самого начала большевики были против кандидатуры Григорьева для взятия Одессы, но особого выбора у них не было.
Атаман Григорьев был бесчестным авантюристом и выскочкой, к тому же – запойным алкоголиком. За годы своей карьеры он успел изменить царю, Временному правительству, Центральной Раде, Директории, гетману и даже советской власти. После чего пришел к красным с повинной, и те позволили ему остаться в их рядах.
В Одессу Григорьев вошел не как атаман (которым был раньше), а как командир 6-й Украинской Советской дивизии. Позже он стал начальником 6-й Украинской. Армия Григорьева состояла из дезертиров царской армии и крестьян самого низшего социального уровня Херсонщины и Николаевщины. Эти люди, в прежнее время находившиеся на самом дне, были абсолютно безграмотны, с трудом выговаривали собственное имя, были тупы, забиты, склонны к алкоголизму, но полны ненависти к тем, кто преуспел в жизни больше их.
И вот совершенно неожиданно судьба вознесла их на самый верх, где они оказались представителями закона и власти. И это опьянение вседозволенностью вылилось в тупую жестокость, ведь в армии бывшего атамана дисциплина поддерживалась слабо.
Тупые, безграмотные, недалекие крестьяне, став властью, опьянели от крови и принялись заниматься «экспроприациями буржуев», то есть самым откровенным грабежом.
На подходе к Одессе они останавливали целые поезда и грабили всех пассажиров. Когда они вошли в город, то тут же принялись таскать по улицам целые подводы, груженные «городским барахлом». Одесса всегда были богатым городом, и именно в ней «хлопцы-григорьевцы» разошлись вовсю.
Не останавливаясь ни перед чем (и еврейские погромы были тому подтверждением), они грабили всех и вся. Иногда доходило до абсурда, когда воинство вытаскивало из домов старые простыни и чугунные сковородки с отломанными ручками – только потому, что таких не было в их родной деревне.
И за такое поведение Григорьева заставили отчитываться – сначала в Комитете обороны и Совете представителей ЦК Компартии в Одессе, а затем – уже в Революционном комитете, в который объединились эти две структуры. После беседы, по настоянию Соколовской, Григорьева пытались арестовать.
Но около тысячи вооруженных григорьевцев окружили здание, где происходила беседа, больше похожая на допрос, и угрожали его взорвать, если большевики не выпустят Григорьева.
Большевикам очень не хотелось развязывать очередной вооруженный конфликт в городе. К тому же силы были неравны – красным нечего было противопоставить григорьевцам. А бросать город на произвол, пока не подошли серьезные части, большевики не хотели. Мало ли что могло произойти – вдруг Добровольческая армия опять нападет на Одессу, или французы вернутся. Добывай тогда столь важный стратегический город во второй раз!
Поэтому Григорьева пришлось отпустить. Ему сделали суровое «внушение», которое очень сильно разозлило атамана. Вот как он сам об этом рассказывал своим людям:
«Я как занял Одессу, так и Ревком жидовский появился… Стали требовать, чтобы подчинился ему, чтобы хлопцы перестали жидов колошматить. А сами знаете, люди в походе изорвались, обносились, а в городе жидов-спекулянтов много… Я взял город, стало быть, он мой, а тут Ревком из подполья вылез и стал мне на пути… Арестовал: все жиды, а один дурак – русский. Ну и того к ногтю своею рукою… Показал им, Ревкомовским жидам. Хлопцы мои не лыком шиты. Так что не они меня, а я их к ногтю».
Впрочем, Григорьев договорился с Ревкомом старым, всем известным, хорошо испытанным способом. Он пообещал отдать часть от собранной им в городе контрибуции в 500 миллионов на революционные нужды. После этого Григорьеву было разрешено выколачивать деньги как угодно, и его люди приступили к «работе».
Деньги выколачивали из «буржуев» в застенках ЧК, ревтрибуналах, народной милиции, комендатуре. Общее командование над сбором денег и составление списков жертв было поручено военному коменданту Одессы Витольду Домбровскому. Он быстро сколотил отряд своей личной охраны, «комендантскую сотню», которая подчинялась лично ему и никому больше. В народе этот отряд окрестили «дикой сотней», так как на 90 процентов он состоял из грузин и чеченцев. На самом деле это была хорошо вооруженная банда.
Штаб по выколачиванию денег из буржуазии Домбровский организовал в гостинице «Пассаж».
Дом ювелира Ракитина на углу Александровского проспекта утопал в темноте. С фасадной части дом выходил на проспект, и можно было спрятаться напротив, в густых кустах, которые разрослись на проспекте. Кусты уже начали покрываться зеленью, и крошечные листики с сочными почками служили идеальной маскировкой для надежного убежища – особенно в темноте.
Ювелир Ракитин не уехал в Париж и даже не собирался сворачивать свой бизнес. Тане охарактеризовали его как хитрую сволочь, которая из семи шкур вылезет, но со всеми властями договорится. И она не сомневалась, что так оно и есть. Потому что вывеска, тянувшаяся по фасаду здания, была роскошной.
Сам же Ракитин жил на втором этаже. Попасть на первый можно было через заднюю дверь со двора – там и находилась богато убранная лавка, где в витрине, на черных бархатных подушечках, были выставлены даже бриллианты. По ночам Ракитин убирал их в сейф, но не всегда.
