Володя положил бутыль обратно, и они продолжили обыск в полупустом комоде, где хранились лишь полотенца да несколько перемен дешевого, старого, заштопанного белья. Но следующую находку сделала именно Таня – потому что Володя не смог прикоснуться к нижнему женскому белью, а Таня прикоснулась.
Под стопками нижнего белья лежали несколько пачек денег. Это были очень крупные купюры. Сумма являлась просто фантастической для той дыры, в которой Дунька жила. Таня даже вскрикнула – в последнее время ей не доводилось держать такие деньги в руках.
Рядом с бумажными стопками лежал туго набитый полотняный мешочек. В нем были золотые царские червонцы, которые тоже стоили целое состояние.
– Глазам своим не верю! – сказал Володя, в то время как Таня, лишившись дара речи, рассматривала деньги и развязывала полотняный мешочек.
– Просто невероятно… – выдохнула она, – что это такое? Как такое может быть?
– Может, это фальшивые деньги? – предположил Володя.
– Не похоже, – покачала головой Таня, – я умею различить фальшивки. По городу их сейчас много ходит. Но они настоящие.
– Это очень странно. Более чем странно… – нахмурился Володя. – Нищая торговка с Привоза под заштопанными панталонами в грязной лачуге хранит целое состояние! Как это логически объяснить? Похоже, в этом убийстве всё совсем не так, как кажется. И убил ее не псих, а убили по политическим мотивам.
– Это не ее деньги, – догадалась Таня, – ей дали эти деньги на хранение. А она взяла.
– Кто дал? Знакомый миллионер? – усмехнулся Володя.
– Ну, она могла быть казначеем большевистской ячейки. Большевики доверяют таким, – стала предполагать Таня, – эти деньги ей мог дать любовник, боясь, к примеру, ограбления или налета красных. В конце концов, она могла их украсть.
– У кого? – задумался Володя. – У кого сейчас есть такие деньги, которые еще не отобрали люди Домбровского!
– У того, к кому они боятся полезть. У кого-то из Дикой сотни могли быть, – задумалась Таня, – видишь, снова наталкиваемся на возможную связь.
– Судя по этим деньгами, она вляпалась во что-то серьезное, – подытожил Володя, – убить ее могли из-за этого, а труп разрезали специально, чтобы подумали на маньяка, на связь с первым убийством.
– А мертвый младенец? – напомнила Таня. – Никто не знал, что в первом случае был мертвый младенец. В газетах об этом не писали.
– Подожди… Ты хочешь сказать, что мертвый младенец был связан с первым убийством?
– Да, хочу, – кивнула Таня, приобретая четкую уверенность, – мы имеем дело все-таки с сумасшедшим убийцей, который не только режет свои жертвы на куски, но и подбрасывает мертвых чужих младенцев.
– Зачем? Что он хочет сказать этим? – недоумевал Володя.
– Это символ. Какой-то символ, но вот какой – я не могу понять, – Таня задумалась, – думаю, убийца – мужчина. Эти убийства несут в себе какое-то послание. Он словно подчеркивает испорченную сущность этих женщин, наказывает их за пренебрежение к материнству, невыполнение своих прямых женских обязанностей, подчеркивает их грязную суть… Не знаю. Возможно, в жизни этого человека что-то было связано с мертвым младенцем. Это определенное послание, которое я пока не могу расшифровать, но оно есть, я уверена. А раз так, то ее убили не по политическим мотивам.
– Где убийца взял младенца? – Володя явно был озадачен словами Тани.
– Разве это проблема, да еще на Привозе? – горько усмехнулась Таня – Многие торговки рожают прямо под прилавком, а младенцев выбрасывают на мусорную кучу. Ты только посмотри, сколько женщин валяется на мусорной свалке за Привозом! Пьяные, жалкие, потерянные – да у любой из них можно украсть младенца, она и не заметит. Это ведь не матери, не женщины.
– Может, именно это и хотел сказать убийца? – спросил Володя.
– Может, и хотел, – снова задумалась Таня, – подчеркнуть сущность этих жалких королев Привоза, составляющих свой, особенный мир. Но тогда возникает важный вопрос – почему убийца убивает здесь, на Привозе, и выбирает свои жертвы из числа тех, кто намертво связан с этим рынком?
– А вдруг судьба его тоже была тесно связана с Привозом, и он здесь как-то ужасно пострадал, – предположил Володя, – теперь мстит женщинам, которые работают на рынке. Как ты сказала, королевам Привоза.
– Мне это не нравится. Совсем не нравится, – сказала Таня, – его надо остановить. Может, большевики остановят? Они ведь должны заняться расследованием…
– Что мы будем делать с деньгами? – полюбопытствовал Володя.
– Заберу их себе, – сказала Таня, – уплачу взнос Марушиной за наш магазин. А заодно и посмотрю, кто будет их искать.
– Это неправильно, – насупился Володя.
– Очень правильно, – успокоила его Таня, – в конце концов, ты забыл, кто я такая. Я воровка и налетчица с Молдаванки. Ведь именно так ты меня всегда называл. Будем считать, что это мой налет.
Володя был возмущен до глубины души, но Таня не сомневалась ни секунды. Сняв с шеи платок, она быстро завернула деньги и спрятала их под пояс пышной юбки. Если на ее пути случайно встретились деньги, глупо было их терять. Тем более, что здесь было больше, чем она выручила бы за налет на ювелирную лавку Ракитина. Хватало и на процент Японцу. Словом, Таня чувствовала себя бесконечно правой. Но Володе не собиралась ничего говорить.
Из дома Дуньки они вышли так же незаметно, как в него проникли. Переулок по-прежнему был пустым. Только вместо рыжего кота под водосточной трубой сидела черная собака с ободранным хвостом. Насторожившись, она проводила их цепкими слезящимися глазами, и легонько рычала, от чего вздыбилась шерсть на загривке. Похоже, собака чувствовала в них угрозу.
– Пойдем, покажу тебе мою лавку, – сказала Таня перед входом в Фруктовый пассаж – ей страшно не хотелось расставаться с Володей, но она боялась себе в этом признаться. Похоже, он испытывал то же самое, потому что с радостью согласился пойти с ней.
Но едва они прошли первые ряды Фруктового пассажа и повернули направо, чтобы выйти на площадь, как впереди показались очертания большой толпы, послышался страшный шум.
– Что это такое? – Таня вдруг побледнела. С момента еврейского погрома она страшно боялась толпы и особенно криков в ней. Скопления людей вызывали в ней ужас – тем более, что в последнее время они происходили исключительно по плохому поводу. Похоже, так было и на этот раз.
Таня с Володей приближались стремительно. Толпа росла на глазах. Непонятно откуда появлялись люди – выходили из окрестных переулков, домов, и так стекались к Привозной площади. Они вели себя шумно. Гул нарастал. Тане вдруг подумалось, что толпа похожа на штормовое море – так же всесильна в своей власти и так же опасна. И, как море в шторм, толпу нельзя удержать. Думать об этом было страшно. После еврейского погрома Таня видела своими глазами, на что способна толпа. Но сейчас в ней было что-то другое – может, то, что людей собрали по принуждению. Из-за этого они и начали роптать.
