А потому он как мог красиво расстался с поэтессой, которая так и не поняла почему. Впрочем, она не расстроилась, а тут же заменила его бородатым актером, согласным делить ее со всеми другими.
Но истинной причиной разрыва (и Володя боялся признаться в этом самому себе) было то, что он до сих пор не смог вытравить из своей души образ Тани.
Несмотря на свою достаточно бурную жизнь, он все еще тосковал о ее глазах, которые смотрели на него то сердито, то насмешливо, то со строгостью, то с добротой и живым участием… Этот образ заполнял всю его душу, но Володя ни за что не желал признаться самому себе, что до сих пор сходит с ума от бандитки с Молдаванки и одесской воровки. И не важно, что чувства в глубине души подсказывали ему, что на самом деле Таня никогда не были ни бандиткой, ни воровкой… Он отбрасывал эти чувства. Но судьба словно жалела его, в самые невероятные моменты даря все новые и новые встречи с Таней. И от этого диссонанса, разрывающего его душу, Володя страдал, испытывал смятение и тоску. А светлый образ Тани с искрящимися глазами жил в каждом его слове, в каждой мысли, настолько прочной занозой войдя в его душу, что от места ранения этим шипом остался серьезный шрам. И с каждым днем этот шрам становился все больше и больше.
Но это никак не отражалось на редакционных делах, которые, как казалось самому Володе, обстояли блестяще. А потому каждый раз, заходя в редакцию, он испытывал настоящий подъем. И с удивительно легким сердцем поднимался на нужный этаж.
Володя приходил в редакцию по-разному: иногда чуть свет, иногда часам к 10 или даже 11, все зависело от предстоящих дел или сданных накануне статей.
После беседы с Таней в ее гостиной, вернувшись к себе домой, он сел за письменный стол и написал большую статью про убийства женщин на Привозе и про расстрел заложников, которые устроила Авдотья Марушина. Больше всего его потряс расстрел – так и написал Володя в своей статье.
Он писал страстно, горячо, образно и остался очень доволен собой. Сосновский не сомневался ни секунды в том, что статья эта будет напечатана и помещена на первую полосу. После публикации он намеревался отправиться к комиссару народной милиции (так переименовали полицию) потребовать отчета в расследовании и попытаться узнать имя, возраст и все данные первой убитой женщины. Володя был уверен, что в милиции эту информацию не могут не знать.
Утром к восьми часам он явился в редакцию и положил статью на стол главного редактора, даже не сомневаясь в том, что она появится в вечернем выпуске газеты. А потому на следующий день пришел в редакцию в половине одиннадцатого утра, чувствуя себя (без ложной скромности) триумфатором.
Редакция по-прежнему выглядела голо. Мебели в ней еще не было. Пишущие машинки стояли на стульях, а столами сотрудникам служили подоконники, на которые были положены фанерные листы. Все понимали, что это временное неудобство, однако писать на них было достаточно сложно.
Каково же было изумление Володи, когда на своем подоконнике он увидел собственную статью, на заглавном листе которой красным карандашом были выведены жирные буквы «К ВОЗРАТУ». Он не поверил своим глазам!
Схватив злополучную статью, Сосновский бросился в кабинет к главному редактору. Антон Краснопёров помещался в отдельной комнате, на двери которой еще сохранилась позолоченная табличка с надписью «Дежурная горничная». Он находился на рабочем месте и, прижимая трубку плечом, разговаривал по телефону, одним пальцем левой руки отстукивая при этом на печатной машинке какую-то докладную записку для Ревкома (Володя прочитал заглавие), а правой – царапая простым карандашом на полях литературного журнала какие-то заметки. Словом, Краснопёров был весь в делах, как и подобает настоящему газетчику.
Увидев Володю, он кивком головы указал ему на стул, но тот, швырнув на стол статью, остался стоять, полыхая праведным гневом.
– Что это значит? – возмутился Сосновский, когда Краснопёров закончил разговор по телефону. – Это лучшая статья, которую я написал! Что происходит?
– Далеко не лучшая, – спокойно ответил редактор, словно не понимая того, что Володя весь кипит. – Зачем тратить свой талант на разборки пьяных грузчиков на Привозе?
– Что? – К такому повороту разговора Володя явно был не готов.
– Убили, разрезали – всего лишь свара местной пьяни, бандитские разборки. Пили вместе, затем поссорились, в процессе ссоры убили женщину, а чтобы спрятать труп, разрезали на куски… Никаких загадок, ничего интересного, чтобы делать это публичным достоянием.
– Ты серьезно? – Володя не верил своим ушам. – Это же черт знает какая глупость! В городе орудует самый настоящий маньяк, он убивает женщин и режет их на куски, а мы молчим!
– Каких женщин? Подумаешь, убили одну девицу легкого поведения! – пожал плечами Краснопёров.
– Не девицу легкого поведения, а торговку розничным товаром, – уточнил Володя. – И она вторая жертва. Женщин было две.
– О первой ничего не известно. Я не слышал, – возразил Краснопёров.
– Вот об этом я и хотел бы узнать в поли… в народной милиции! – воскликнул Володя. – Они уж точно должны знать про первую жертву!
– Город на грани контрреволюции, везде орудуют криминальные элементы и неуловимая банда Японца – я думаю, милиции есть чем заниматься, кроме пьяных разборок грузчиков! – отрезал Краснопёров.
– Да при чем тут грузчики! – Володя едва не взвился до потолка. – В пьяном виде так не убивают! А расстрел заложников?
– Вот-вот, об этом я и хотел поговорит особо! – уцепился за тему Краснопёров. – Ты напрасно порочишь деятельность военного коменданта Привоза! Поверь, в таком гиблом и грязном месте действовать нелегко. Приходится держать в узде всю эту контрреволюцию, буржуйскую сволочь!
– Да ты шутишь! – Володя был в шоке. – Эта Марушина на глазах у всех расстреляла ни в чем не повинных людей!
– Это была необходимая мера, чтобы поддержать порядок. Значит, нельзя было действовать по-другому, – и Краснопёров принялся уговаривать Володю: – Ты пойми, Авдотья Марушина пытается установить железный революционный порядок среди сброда и буржуев, а это нелегкая задача. Мы не можем ругать ее в таком тоне за то, что она выполняет свои прямые обязанности, очень тяжелые сейчас.
– Прямые обязанности? Да она убивает людей! – возмущению Володи не было предела.
– Это необходимая мера, чтобы поддержать порядок. Она вынуждена действовать таким образом, чтобы дошло до всех остальных. По-другому буржуйский сброд не понимает. Это очень серьезный вопрос. И вместо того, чтобы объяснить правильность ее поведения населению, поддержать проводимые меры по установлению порядка, ты пишешь злобные пасквили на военного коменданта Привоза! – развел театрально руками Краснопёров.
– Так, – Володя начал кое-что понимать, – ты хочешь сказать, что в таком виде эту статью не пропустит цензура Ревкома?
– Наконец-то… – выдохнул редактор. – Я тут распинаюсь битый час, а до тебя только сейчас дошло! Мне не нужны неприятности. Нам еще мебель не дали и тираж не увеличили. А ругать комендантшу Привоза, которую назначила лично Соколовская, это неприятность.
