– Я ведь тут видел кое-что… – вдруг задумчиво проговорил Японец, – вспомнил… может, тебе пригодится. В общем, в тюрьме я видел одну страшную вещь.
– Какую? – насторожилась Таня.
– Спустились мы в подвал, как тюрьму взяли. Ребятам камеру хотел показать. Держали меня там, в подвале, так вот… Спускаемся мы, значит, все в фасоне, а тут двое моих выскакивают… Глаза за уши завалились… аж зубы выпучили… и блеют, как швицеры под Привозом… Я им говорю: шо за черт вам уши на гланды натянул? А они: там, там… Ну, мы глаза в руки, да пошли за ту картину маслом взглянуть. А там – сундук. И внутри – детские трупики… Доверху почти… У меня аж в печенках заскворчало… Как вспомню – жуть… Мне потом рассказали, что начальник тюрьмы нанял пожизненного убийцу, шоб от незаконных младенцев так избавляться… Тот и делал за привилегии… А потом в город вышел… Мы его как бы выпустили… Зверье такое… Он и делов наделал… В смысле, этих, на Привозе.
– Жаль, что ты не спросил его имя, – сказала Таня.
– Я спрашивал! Так никто его и не знал. Говорили разное. Но толком даже описать не могли. Какой, мол, из себя. Словом, чушь получилась. Ничего хорошего. Мы же не знали, шо сидит такое в тюрьме. Я ж не знал…
– Одно понятно – это не уголовник.
– Не! Наши боятся таких, как диких зверей. Пристрелят скорей, чем за своего примут. Дело вора – это одно. У вора свой путь. Он вредный, но он такой. А это вроде как и не человек даже. Страшно на него смотреть. О чем думает, не понять. Как животное какое-то в людском обличье. Нет, ты все-таки найди эту тварь. Марушина его не тронет – я займусь. Нельзя, чтобы такое по земле ходило. И в тюрьму его тоже нельзя, ведь из тюрьмы можно выйти. А мои люди им займутся… И скажу тебе – благое это будет дело. Так шо ищи зверюгу. А как найдешь – сразу ко мне.
Темная глухая ночь стояла над городом. Ночь, в которой не было даже звезд. В комнате своей новой квартиры, в неярком свете зажженного камина, Таня сидела на кровати, разложив перед собой все бумаги из тюрьмы. Получилось целое море бумаг, бумажное покрывало, шуршащее от малейших движений. Фантазия Тани пошла дальше, и она вообразила, что бумагами обклеена вся комната, даже потолок и стены, а она задыхается в этом бумажном плену.
Но это была только фантазия. Страшная, как и всё, что окружало ее. Прогнав усталость и сон, Таня внимательно вчитывалась в каждую строчку.
И внезапно к ней пришла очень интересная мысль. А ведь на самом-то деле в протоколе допроса, который она читала с таким рвением и который она безоговорочно приняла за допрос Имерцаки, совершенно не ясен пол собеседника, его имя. Это может быть кто угодно. Вопросы следователя общие, они не определяют пол того, к кому обращены. А ответы еще более безлики – опять-таки, за ними совершенно скрыта личность человека.
А что, если это не допрос Имерцаки? Что, если на вопросы отвечает кто-то другой? Но этот человек должен быть очень важен для Имерцаки, если тот хотел забрать эти документы с риском для жизни. Имерцаки не только знал, кто убийца, но и был связан с ним достаточно тесно. Может быть, родственник, например брат?
Если предположить, что это совсем другой человек отвечает на вопросы следователя, тогда многое становится ясным. Мысль была интересной. Таня остановилась на ней. Но это была не единственная светлая мысль.
Мысль, которая пришла позже, была так же неожиданна: что, если Роза Шип была как-то связана с Имерцаки или была свидетельницей его преступных наклонностей? Гоби Имерцаки появился в Одессе в 1895 году. В этом же году была убита Роза Шип. А если это было его рук дело, если он связался с Розой, а потом расправился с ней?..
Но тогда возникает важный вопрос: почему в одном случае рядом с трупом появлялся мертвый младенец (Роза Шип, три жертвы на Привозе), а в других случаях – прачка Семашко, Анна Черткова и еще две безымянные девушки, которых убили до них? Неужели убийц двое? Или они были как-то связаны между собой? По какой причине убийства, похожие в подробностях, отличались в такой важной детали?
Таня подумала о том, что Володе обязательно нужно снова появиться в тюрьме и найти в архиве документы о Розе Шип, внимательно еще раз ознакомиться с ее делом. И сделать это именно в тюремном архиве, а не в полицейском, где он, собственно, и нашел упоминание о далеком убийстве! Ведь тюремный архив про Розу Шип он еще не смотрел. А значит, можно обнаружить много интересного.
Думая обо всем этом, Таня сидела над бумагами всю ночь. Она чувствовала, что разгадка где-то очень близко, может, даже в этих документах. Чутье подсказывало, что очень важной в поиске убийцы с Привоза может оказаться линия Розы Шип. А чутье редко Таню подводило. Может, в этом звене крылось хоть что-то?
На следующий день почти сразу, с утра, едва Таня появилась в лавке на Привозе, к ней явился посыльный от Японца. Он приглашал ее на встречу в ресторан «Ампир». Таня подумала, что раз Японец больше не прячется, дела его пошли в гору.
В ресторане было многолюдно, но Таню сразу провели в отдельный кабинет. Японец ее уже ждал. Выглядел он добродушным.
– Ну шо тебе сказать за жизнь, – усмехнулся Мишка, – задала ты мне задачку, найти эту дамочку с Александровской каторги.
– Ты ее нашел? – удивилась Таня.
– Конечно нашел, – снова усмехнулся Японец.
– Где она живет? Когда я смогу с ней встретиться? – засыпала его вопросами Таня.
– Где живет, вот так сразу… В земле!
– Что? – не поняла Таня.
– Умерла твоя дамочка. И умерла, кстати, в одесской тюрьме. Ей сокамерницы перерезали горло.
– Как это? Когда? – от лица Тани отхлынула вся кровь.
– В начале 1919 года. В тюрьму она попала при французах. Когда французы были в городе, поймали ее за фальшивые деньги и спекуляцию поддельными бриллиантами. Глупо работала, грубо. Не имела связей, не умела маскироваться и заметать следы. Вот ее и зацапали. Поместили в тюрьму, а там, в камере, у нее с сокамерницами конфликт произошел. Приставать она стала к одной дамочке, а за той вовсю другая заключенная ухлестывала. Словом, та, другая, раздобыла где-то бритву и перерезала Мещеряковой горло от уха до уха, пока та спала ночью. Та умерла на месте. Вот, собственно, и все.
– Ох, как жаль… – расстроилась Таня, – что же теперь делать…
– И еще есть одна новость – такая же неприятная для тебя. Гоби Имерцаки никогда не сидел на Александровской каторге.
– Ты серьезно?
– Да уж серьезней некуда! Мои люди узнали. Не сидел он там. Другой это был кто-то.
– Вот тебе и раз, – удивилась Таня, – значит, другой.
– Появилась тут у меня одна мысль. А что, если тебе найти акушерку?
– Кого? – удивилась Таня. – Вообще не понимаю, о чем ты.
– Ну, акушерку в тюрьме, которая тех младенцев принимала. Я же тебе рассказывал про мертвых младенцев! Они же не сами на свет появлялись, их кто-то принимал. И только потом их уносили к тому зверюге. А акушерка должна была знать, к кому, может, она сама и относила. Так что попробуй разузнать.
