На следующий день я добрался до Карнаклифа после полудня. Там я узнал, что Дик вместе с Энди уехал на Ноккалтекрор. Я подождал, пока не пришло время им возвращаться, и тогда сам двинулся в путь. В полумиле от горы я свернул с дороги и сел под деревьями в стороне, где меня никто не заметил бы. Вскоре я увидел, как проехал мимо Дик в экипаже, которым управлял Энди. Когда они скрылись вдали, я отправился на Поля Утесов.
Я шел туда со смешанными чувствами. Надежда и радость при воспоминании о вчерашней встрече с Норой, волнение перед новым свиданием, мысли о счастье или несчастье, ожидавшем меня впереди, и ужасная тревога. Колени мои дрожали, я испытывал слабость, взбираясь в гору. Наконец я пересек плато и сел на вчерашний валун.
Вскоре появилась девушка. Она изящно ступала по камням, легко продвигаясь вверх по склону. Нора была бледна, но, когда она приблизилась, я заметил, что глаза ее были ясными и спокойными. Я поспешил ей навстречу, и мы молча взялись за руки. Затем мы сели на прежний камень, и девушка была явно менее застенчива, чем накануне, хотя и вела себя больше как девочка, чем как взрослая женщина. Я заговорил, стараясь справиться с внезапной хрипотой, вероятно, порожденной волнением:
И что же?…
Она с милой улыбкой взглянула на меня и ответила мягко:
Мой отец нуждается во мне, и я не могу пренебрегать этим. Он совсем один: он потерял мою маму, а брат далеко, его жизнь будет протекать совсем в других сферах. Он потерял землю, которой так дорожил, в которую вложил столько сил, она ведь была нашей очень, очень давно. Сейчас он печален, одинок, он чувствует, что стареет. Как я могу его оставить? Всю жизнь он был добр ко мне, он так трогательно обо мне заботился! — глаза ее наполнились слезами.
Мы все еще держались за руки, и это дарило мне надежду и придавало отвагу.
Нора! Скажите мне — есть ли другой мужчина между вами и мной?
О нет, конечно нет! — воскликнула она без малейших колебаний.
С моего сердца словно огромный камень свалился. Но жалость к другу не могла оставить меня. Бедный Дик! Бедный Дик! Мы с Норой несколько мгновений сидели молча, мне нужно было собраться с духом, чтобы задать следующий вопрос.
Нора… — я остановился, а она взглянула мне в глаза. — Нора, если бы у вашего отца не все было потеряно, если бы у него было в жизни важное дело, чувствовали бы вы себя свободной дать мне согласие?
О, не спрашивайте. Не спрашивайте меня! — умоляющим голосом проговорила она.
Я был искренне тронут такой нежной мольбой, но не мог отступить.
Я должен, Нора! Поймите, я должен, я буду терзаться. Пока вы не дадите мне ответ. Проявите милосердие! Будьте сострадательной! Скажите, вы любите меня? Вы знаете, что я люблю вас, Нора. О боже! Как я люблю вас! Вы для меня весь мир, вы единственная! Я люблю вас всеми фибрами своей души, всем сердцем! Так скажите же, вы любите меня?
Краска залила лицо девушки, и она робко спросила меня:
Должна ли я отвечать?
Да, Нора!
В таком случае, да, я люблю вас! Помоги нам Господь! Люблю вас, люблю, — и она едва ли не вырвала свою руку из моей, чтобы закрыть ладонями лицо — слезы потекли по ее щекам.
Исход такой сцены мог быть один: в следующее мгновение она оказалась в моих объятиях. Нас охватила внезапная волна страсти, подобная взрыву, стихийному потоку. Она спрятала лицо у меня на груди, но я нежно приподнял его — и наши губы встретились в долгом, пылком и нежном поцелуе.
Потом мы сидели на валуне, рука об руку, и шептались, признаваясь друг другу в своих чувствах, обменивались маленькими трогательными секретами. Это был триумф любви. Еще недавно мы не знали, суждено ли нам быть вместе, нас разделяло столько невысказанных страхов и сомнений, а теперь сердца наши бились в унисон, мы пребывали в полном согласии, дышали одним дыханием. Пусть прошлое остается в прошлом, пусть мертвые хоронят своих мертвецов, а любовь живет лишь настоящим, мгновением счастья, сиянием истинной радости.
Однако и в прошлом мудрые люди понимали человеческое сердце — не случайно бабочку выбрали символом души, радуга рождается не ярким светом, а тем, что пробивается сквозь дождевые облака, а любовь, словно бабочка, подобна радуге — многоцветной и мимолетной, порхающей на воздушных крыльях!
Мы не спешили покинуть чудесное место свидания. Высоко над нами вздымались древние скалы, зеленые просторы лежали перед нашими ногами, вдали простиралась сияющая панорама заката и мягкая полутьма над морем.
После первой горячки мы почти не говорили, просто сидели, взявшись за руки, но тишина казалась нам поэзией, шорох моря и биение наших сердец звучали, как хвала природе мира и божественной красоте.
Мы больше не говорили о будущем, мы знали теперь, что любим друг друга и нам нечего было бояться будущего! Мы были счастливы! После еще одного поцелуя мы расстались в тени скалы, и я наблюдал, как она идет к дому, и только потом я двинулся своей дорогой. У подножия горы я встретил Мердока, который покосился на меня весьма мрачно и что-то невнятно проворчал в ответ на мое сдержанное приветствие.
Я понимал, что этим вечером не увижу Дика. На самом деле я никого не хотел видеть в тот момент, а потому долго сидел, не доходя до поселка, и слушал шум прибоя, доносившийся с отдаленного пляжа. А потом я отправился бродить в ночи, не слишком удаляясь от горы, так что снова и снова видел на расстоянии коттедж, где спала Нора.
Рано утром я снова пошел в Эоундвуд и там лег спать — и провел в постели значительную часть дня. Проснувшись, я задумался о том, как преподнести новости Дику. Я знал, что сделать это теперь надо как можно скорее. Сперва я хотел написать ему и все объяснить, прежде чем мы снова встретимся, но потом пришел к выводу, что это скверный вариант, — я буду выглядеть трусом, предающим доверие искреннего друга. Можно было дождаться его возвращения в Карнаклиф и тогда все ему рассказать, как только мне представится первая возможность.
Так что я поехал в Карнаклиф и там с нетерпением ждал друга. Я надеялся, что еще не поздно будет после нашего разговора поехать на Шлинанаэр, чтобы увидеть Нору — или хотя бы дом, где она находится.
Дик прибыл чуть раньше обычного, и даже через окно я заметил, что он выглядит мрачным и встревоженным. Он сразу поинтересовался, на месте ли я, и, получив утвердительный ответ, заказал ужин, причем попросил поторопиться, а затем он прошел к себе в комнату. Я не спускался, пока меня не позвал официант, который сообщил, что стол для нас накрыт.
Следом за мной подошел Дик, который сердечно приветствовал меня.
Привет, Арт, дружище! Я рад, что ты вернулся. Думал, что уже потерял тебя.
У нас, как выяснилось, не было особого аппетита, хотя нам предоставили столь щедрое угощение, что пришлось есть хотя бы из чувства благодарности. Когда ужин закончился,
Дик предложил мне сигару, закурил и сказал:
Давай прогуляемся, Арт. У меня есть к тебе разговор.