Телефон зазвонил поздним вечером, около одиннадцати. Мама и папа давно легли, я тоже разложил свой диван, валялся на нем, читая «Стальную крысу» Гарри Гаррисона, и поторопился снять трубку, чтобы энергичный трезвон не разбудил родителей. Конечно, я всей душой надеялся, что звонит Вика. Но, конечно, это была не она. Да и звонки необычные, слишком частые – значит, межгород.
– Могу я поговорить с Феофаном? – произнес незнакомый женский голос. Низкий, вкрадчивый, как мне показалось, немного усталый. И еще – очень, я даже не знаю, как это описать, аристократический, что ли. Не манерный, но именно такой голос, который должен принадлежать особе голубых кровей. По одной фразе было ясно: говорит не баба и даже не женщина, а дама.
– Слушаю вас. – Я даже немного растерялся. Среди моих знакомых точно не было никого с таким голосом.
– Добрый вечер, Феофан, – поздоровалась таинственная собеседница. – Извините за поздний звонок, я хотела застать вас наверняка.
– У вас получилось, – подтвердил я. – Простите, а с кем я говорю?
– Лично мы с вами не знакомы, – послышалось в трубке, – поскольку раньше общались только через Виссариона.
– Вы представляете фонд? – догадался я, здорово, признаться, обалдев от такого поворота событий. Вот уж чего не ожидал – так не ожидал.
– Да, я помощница герра Бегерита, – подтвердила дама. – Я сотрудничала с Виссарионом, он рассказал мне о вас и дал ваши координаты.
– Виссарион умер на прошлой неделе, – сказал я, хотя почти не сомневался, что моей собеседнице об этом известно. И оказался прав.
– Да, я знаю. – Голос в трубке слегка дрогнул. – Это для нас большая потеря… Мне очень жаль.
Интересно, чего ей жаль? – усмехнулся я про себя. Погибшего человека или картины на его спине? Почему-то мне казалось, что именно картины. И не как безвозвратно утерянного произведения искусства, а как упущенного источника хорошего дохода.
Дама на том конце провода точно прочитала мои мысли.
– Мне действительно очень жаль Виссариона, – повторила она, – и это не просто слова. Я неплохо его знала, он был… довольно неординарной личностью. Такая тяжелая судьба у человека и такая трагическая гибель.
– И не единственная за последнее время, – вырвалось у меня, и она поняла с полуслова.
– Да, я знаю и это. Кто-то в России намеренно уничтожает творения Андрея Зеленцова. Это одна из причин, по которой я звоню вам, Феофан, – предупредить, чтобы вы были осторожны.
– Тронут вашей заботой, – усмехнулся я. – Но на мне нет рисунков вашего Зеленцова.
Мое заявление можно было понять двояко – и в том смысле, что я не интересую маньяка в качестве жертвы, и в том, что у нее нет резона обо мне беспокоиться.
– Однако вы знаете, где находятся некоторые из них, – заметила моя собеседница. – Вы говорили об этом Виссариону, а он успел сообщить мне. И я была бы вам очень признательна, если б вы поделились информацией. Насколько я знаю, до этого момента наше сотрудничество было взаимовыгодным. И нет никаких причин его прекращать.
Я заколебался. С одной стороны, этот звонок казался немыслимой удачей, о которой можно только мечтать, – ведь именно благодаря фонду я собирался помочь Вике решить ее проблемы и выбраться из финансовой пропасти. Но, с другой стороны, после всех тех сведений, которые я нарыл в милицейском архиве, было уже страшно кому-либо доверять. В том числе и моей собеседнице. Сомнительно, конечно, что это именно с подачи этих немцев уничтожаются татуировки вместе с людьми, на которых они выколоты, – такое явно не на руку фонду, в их интересах, наоборот, сберечь и приобрести как можно больше произведений искусства. Но где гарантия, что они, узнав о наследстве Вики, не захотят ее обмануть, украсть рисунки или, хуже того, отобрать силой?.. Нет, пожалуй, о Вике я ничего говорить не буду…
– Феофан, алло? Вы меня слышите? – нетерпеливо прозвучало в трубке.
– Да, я здесь.
– Хорошо, а то мне показалось, что связь прервалась. Так что насчет сотрудничества? Вы сообщите мне информацию о работах Зеленцова?
– Сообщу, если меня устроят условия сотрудничества, – снагличал я.
– Сколько вы хотите за посредничество? – деловито спросила она.
– А сколько вы можете предложить? – Честно признаться, я понятия не имел, сколько такие вещи могут стоить.
– Обычно посредники у нас получают десять процентов от сделки. Но по вашему желанию мы можем обговорить и какую-то конкретную фиксированную сумму.
– Десять процентов меня вполне устроят, – решил я.
– Тогда я вас слушаю. – В ее голосе зазвучали деловые интонации.
– Одну из картин Зеленцова, небольшую, примерно тридцать на тридцать, я собственными глазами видел в офисе некого профессора. Точнее, экстрасенса. – Я несколько замялся, затруднившись с определением профессии, и собеседница тут же воспользовалась паузой:
– Вы, случайно, говорите не о Леониде Маньковском?
– Именно о нем, – вынужден был признать я.
– Тогда эти сведения для нас не актуальны. У вас есть что-нибудь еще?
– Да, есть, – решился я. – Еще две картины и несколько карандашных эскизов.
– У одного владельца или у разных? – уточнила дама.
– У одного, – не без волнения отвечал я, готовый и сейчас услышать: «Вы, случайно, говорите не о дочери Елены Коротковой?»
Но услышал совсем другое:
– Насколько вы уверены в авторстве этих работ?
– Есть веские основания считать, что все они принадлежат именно Зеленцову, – удачно вывернулся я.
– Что ж, тогда это может быть любопытно, – задумчиво проговорила она. – Вы беседовали с владельцем? Он заинтересован в сделке?
– Возможно, если его устроит цена.
– Я хотела бы получить… – начала было моя собеседница, но тут же перебила сама себя: – Или нет, не нужно. Я все равно собираюсь в обозримом будущем приехать в Россию, в Санкт-Петербург. Тогда я позвоню вам, и вы организуете мне встречу с владельцем картин.
– Хорошо, – откликнулся я, хотя понимал, что моего согласия, в общем-то, тут и не требуется, все и так уже решено без меня.
– И у меня к вам, Феофан, будет еще одна просьба, – добавила моя собесдница. – По вашему, так сказать, основному роду деятельности. Нужно будет разыскать сведения еще об одном человеке. Сразу предупреждаю, что эта задача будет потруднее предыдущих. Здесь, как говорится, дела давно минувших дней… Но в случае успеха и оплата будет соответственной – тысяча долларов США.
Я едва удержался, чтобы не присвистнуть. Штука баксов за одного-единственного фигуранта – это очень щедро. Кто бы он ни был.
– Готов записывать данные. – Я потянулся за блокнотом, который на всякий случай всегда лежал у меня радом с телефоном на прикроватной тумбочке.
