– Скорее всего, так и есть, – задумчиво согласилась Вика. – В общем, в этой истории одни сплошные загадки…
– И хорошо, что лично нас она, по большому счету, не касается, – бодро заключил я.
Говоря так, я хотел успокоить Вику, но на самом деле здорово кривил душой. Мне совсем не нравился тот мрачный ореол, который, как казалось, все сгущался и сгущался вокруг рисунков с, как выразилась Вика, эффектом Зеленцова. Тут поневоле начнешь думать, что Маньковский не такой уж псих – в этих рисунках действительно есть что-то зловещее… И моя задача – оградить ото всего этого Вику, причем сделать это как можно скорее. Я очень надеялся, что как только доставшиеся ей по наследству работы Зеленцова перейдут к Маргарите Бланк и ее шефу, со всей этой чертовщиной будет покончено.
Глава 8. Цена искусства
Эксперт, которого заказчица рекомендовала как крупного специалиста по живописи вообще и творчеству Андрея Зеленцова в частности, менее всего походил на искусствоведа. Этого коренастого крепыша с круглым простоватым лицом и густой щеткой усов неопределенно-серого цвета можно было в равной мере представить себе старшиной в армии, поваром в закусочной или бригадиром на какой-нибудь машинно-тракторной станции. Но – искусствоведом? Строгий костюм и галстук подходили ему не больше, чем балетная пачка – гардеробщице Большого театра.
Впрочем, подумал я, нам-то что за дело, как выглядит искусствовед? Если представитель фонда считает его подходящим специалистом, то это ее заботы, правда?
Мы встретились в нотариальной конторе прямо напротив банка, где хранилось Викино наследство – за не такую уж безумную цену нам предоставили в аренду кабинет для переговоров. Вынимая из папки рисунки, Макс Яковлевич некоторое время их внимательно рассматривал, иногда даже пользуясь лупой, а потом с профессиональной деловитостью, так резко диссонировавшей с его внешним простецким обликом, диктовал своей похожей на лабораторную мышь очкастой помощнице:
– Эскиз номер один. Рабочее название «Ночной трамвай». Используемые материалы – ватман формата А4, карандаш ТМ, карандаш 3М. Состояние рисунка – удовлетворительное. Характер рисунка позволяет предположить авторство Зеленцова. Эскиз номер два…
Сидя рядом с ним за круглым столом, я тоже рассматривал рисунки, которые раньше как-то не удосужился как следует разглядеть. В данную минуту эксперт оценивал еще один городской пейзаж, тоже серый и дождливый. На заднем фоне виднелись витрины гастронома с двумя рекламными плакатами. На первом распластанный на этикетке консервной банки краб убеждал всех, что он – «отличная закуска: питательная и вкусная», на втором довольная девочка с косичками едва удерживала в руках огромную банку сметаны. Вдоль витрин тянулась очередь. Люди были изображены очень схематично, но при этом в каждой едва намеченной фигурке чувствовалась неповторимая индивидуальность. И одновременно в каждой ощущалась какая-то подавленность, безнадежность.
– Рабочее название «Очередь», – все так же размеренно продолжал искусствовед. – Используемые материалы – ватман формата А4, карандаш ТМ, карандаш 3М. Состояние рисунка – удовлетворительное. Характер рисунка позволяет предположить авторство Зеленцова.
На третьем листе я узнал хорошо известную каждому москвичу сталинскую высотку – гостиницу «Украина». И снова рисунок казался мрачным, серым – но вовсе не из-за того, что был выполнен простым карандашом. От изображения громады, словно бы навалившейся на крошечные муравьиные фигурки людей на мосту, от тяжелых туч, будто поглотивших верхушку здания, снова веяло такой беспросветной депрессивностью, что впору взвыть… Но эксперт оставался бесстрастным и отстраненным, точно автомат.
– Эскиз номер три, – говорил он. – Рабочее название «Сталинская высотка». Используемые материалы – ватман формата А4, карандаши ТМ, Т и 2М. Состояние рисунка – удовлетворительное. Характер рисунка позволяет предположить авторство Зеленцова.
Последним Вика продемонстрировала уже не карандашный эскиз, а небольшую картину маслом все с тем же трамваем. Искусствовед описал и ее, более тщательно и подробно, чем эскизы, потом повернулся к нам:
– Это все?
– Да, все, – твердо сказала Вика, нарочно не глядя в мою сторону. – Больше у меня ничего такого нет.
По этому поводу мы накануне чуть не поссорились. Я настаивал, чтобы Вика продала фонду все до единой имеющиеся у нее работы Зеленцова, а она ни за что не соглашалась расстаться с картиной и рисунками, изображавшими Елену.
– У меня и так очень мало что осталось на память о маме, – твердила Вика. – Мама не любила фотографироваться, ее снимков у нас в альбоме – раз-два и обчелся. Так что портреты я не продам, и не уговаривай. Сколько бы мне за них ни предложили. Пусть даже миллион, как говорил этот Рэмбрандт…
– Вика, ну как же ты не понимаешь! – пытался увещевать я. – Хранить у себя эти картины просто опасно!
– Грек, ну ты что – заразился от Маньковского его сумасшествием, что ли? – недоумевала она.
– Черт, Вика, да я не о том! Дело ж не в плохой энергетике… А в том, что кто-то, скорее всего этот же самый Маньковский, охотится за картинами и пытается их уничтожить. Для тебя это что, новость? Тебя уже пытались обокрасть. Хочешь, чтобы нагрянули к тебе домой еще раз? А если они не ограничатся тем, что стибрят картины? А еще и захотят расправиться с тобой, как с теми, на ком были татуировки?
Говоря так, я нарочно сгущал краски и запугивал Вику, пытаяясь заставить ее принять единственное, на мой взгляд, верное решение. Но обычно мягкая и не склонная к спорам Вика в этот раз уперлась прочно, как фонарный столб.
– Расправляться со мной никто не будет, рисунков Зеленцова на мне нет. А воров мне бояться нечего, мамины портреты пока так и хранятся в ячейке банка.
Словом, у меня ничего не получилось. Вика настояла на своем, и теперь показала эксперту лишь часть доставшихся ей в наследство рисунков.
– Что ж, – подытожил Макс Яковлевич, – тогда поставим на этом точку.
– И что дальше? – нетерпеливо спросил я.
– Сейчас мы заверим у нотариуса опись, – пояснил эксперт, – а также факт передачи ваших произведений искусства мне для экспертизы и оценки. Когда все будет готово, я свяжусь с вами, сообщу результаты экспертизы и озвучу приблизительную стоимость вашей коллекции. После чего вы уже вступите в переговоры непосредственно с представителями фонда. А пока, Феофан Андреевич, вам просили передать вот это.
И он протянул мне узкий и длинный запечатанный конверт – чисто белый, без каких-либо надписей или картинок. Внутри обнаружилась пачечка стодолларовых банкнот.
Я поблагодарил, спрятал деньги и поинтересовался:
– Макс Яковлевич, а вы можете сейчас хотя бы примерно сказать, сколько стоят эти рисунки?
Эксперт замялся.
– Я предпочитаю не озвучивать какие-либо цифры до получения результатов экспертизы…
– Ну пожалуйста, Макс Яковлевич! Очень вас прошу. – Против умоляющего голоска Вики и той умильной рожицы, которую она скроила, на мой взгляд, устоять было очень трудно. И у искусствоведа тоже не получилось.
