— Да-с, сударыня! Это чистый штамм… Так что до прохладных российских снегов не так уж и далеко! Мы доведем исследования этой заразы до конца, потом будет вакцина, а потом… На нобелевку, пожалуй, рассчитывать рановато, но… Ты «Укротительницу тигров» с Касаткиной смотрела? Так вот. — Ракитин подбоченился, придал лицу напыщенно-глуповатое выражение и голосом, очень похожим на филипповский, объявил: — «Казимир Алма-азов — это имя! Это — афиша, это — касса!» Так что мы, Танечка, уже вошли в клетку с тиграми, почти всех укротили, и скоро наши гастроли в этих райских местах закончатся! И слава богу! Провались он, этот рай! Домой хочу…
Ракитин аккуратно поставил пробирки в углубления лабораторной подставки, несколько секунд, склонив голову, полюбовался на результаты своей работы и, хрустнув пачкой, закурил длинную сигарету.
— Эдуард Викторович, — притворно ужаснулась Татьяна, — в лаборатории! Как можно-с?! Вон наше будущее светило науки бежит — сейчас вам попадет за вопиющее нарушение чистоты эксперимента!
Ракитин мельком глянул в окно: к домику важной походкой приближался смуглый мальчонка лет двенадцати — Али, сын местного фельдшера, старательно исполнявший при лаборатории обязанности младшего лаборанта. Али мастерски мыл пробирки, делал каждодневную уборку и кормил томившихся в клетках подопытных крыс, мышей и кроликов какой-то местной породы. Мальчонка знал около сотни английских, десятка два немецких слов, мог выговорить «спасибо», «здравствуйте» и «пожалуйста» по-русски и лопотал еще на парочке местных наречий, так что вполне мог претендовать на звание полиглота. Кроме почти взрослой солидности и старательности, Али имел еще и заветную мечту: выучиться в университете, стать эпидемиологом и уничтожить все виды и разновидности тропических болезней, ежегодно уносивших в местных краях не одну и не две жизни. Правда, мечта могла и не осуществиться, поскольку семья фельдшера отнюдь не купалась в деньгах. Причина столь скромного достатка была очень простой: согласно статистике на каждого индонезийца приходилась часть «всеобщего валового продукта» величиной немногим больше двух тысяч американских долларов — почти в семь раз меньше, чем у соседей из Малайзии…
— Точно, попадет, — ухмыльнулся доктор, но сигарету прятать не спешил.
Али возник на пороге, широко улыбнулся, поздоровался и тут же недоуменно нахмурился, заметив в руках профессора дымившуюся сигарету. Белый доктор, конечно, почти бог, но и богам, по мнению Али, в медицинской лаборатории наглеть не стоило бы…
— Мой юный коллега, не нужно ворчать! — улыбнулся Ракитин и пояснил: — Сейчас кондиционер все быстренько вытянет. А между прочим, господа, есть любопытный почти медицинский факт: в комнате, где курят, очень хорошо растут цветы, так-то! Как дела, Парацельс?
— Хорошо дела! Вам обедать пора, а мне надо кормить зверьков и убираться…
— Слушаюсь, сэр! — Доктор по-американски отдал честь и неспешно вернул свои пробирки в холодильник. — Трудись, мой друг, а мы — на обед. Труд создал из обезьяны… А кстати, кто и когда видел, как обезьяна трудится — сено косит, например, а? Что-то тут наука явно намудрила… Да, к холодильнику и к ноутбуку не прикасаться, ферштейн-андерстенд?
— Йес, сэр! Есть не прикасаться! — Али тоже козырнул в ответ, но вполне серьезно. — Али знает порядок и никогда не нарушает его…
Татьяна была уверена, что мальчишке страшно хотелось добавить: «В отличие от некоторых профессоров», но уважение к белым и воспитание заставили Али промолчать. Да и работой, за которую по местным меркам неплохо платили, мальчишка очень дорожил…
2
Есть известное выражение о том, что человек никогда не устает любоваться женщиной, огнем и водой. Иногда в перечень произвольно вносят играющего ребенка, бегущую лошадь и другие не менее прекрасные и завораживающие взгляд вещи. Сюда же, пожалуй, можно присоединить корабли… Нет, конечно, не аляповатые сухогрузы и танкеры с облезлыми бортами и грязно-рыжими потеками ржавчины, не портовые трудяги буксиры, а настоящие корабли: легкие стремительные парусники с воздушными крыльями белоснежных парусов и хищно-изящные, мощно разрезающие высокими форштевнями морские и океанские волны военные эсминцы, крейсеры и прочие пенители морей. Есть в них особая суровая красота, вызывающая уважение, гордость за родной флот, порой почти детский восторг, а иногда и легкое тайное недоумение, вызываемое полным забвением уроков школьной физики: «Такая железяка! Интересно, а чего это он не тонет?! Топор-то вон…»
…Эсминец, резавший голубые воды Южно-Китайского моря, был красив, поблескивал новенькой серой окраской и всем, чему положено сверкать на военном корабле, нес на флагштоке флаг российских ВМС и производил впечатление грозной военно-морской единицы, хотя таковой являлся не вполне: корабль пока был лишен всяческого бортового, положенного по штату, вооружения. Эсминец был недавно построен российскими военными корабелами на верфях Владивостока по заказу дружественной Индии и сейчас следовал курсом на уже недалекий Сингапур и далее через Малаккский пролив в океан Индийский, до порта назначения с красивым названием Калькутта, где новенький боевой корабль следовало передать индийским ВМС. Именно поэтому на бортах эсминца вместо названия красовался всего лишь простой бортовой номер, экипаж был кадрированным, то бишь включал лишь необходимое для управления корабельными системами и механизмами количество офицеров и матросов. А поскольку тяжелого вооружения на эсминце не было, а в море порой случается всякое, экипажу был придан взвод морской пехоты под командованием сумрачно-немногословного старшего лейтенанта Кравцова, мужика жилистого и, судя по длинному шраму на левой щеке, кое-что на этом свете повидавшему. А если брать в расчет, что отряды спецназа морской пехоты отметились и в чеченских войнах, и много где еще, то старлей, вполне возможно, краешком глаза что-то успел увидеть и на том…
В жизни любого солдата-срочника, кроме занятий, учений и несения всех видов службы, есть вещи и приятные, вроде получения писем, увольнений и отпусков. В этот небогатый перечень можно внести и короткие минуты, когда солдат может слегка расслабиться: перекурить с друзьями в уютной беседке-курилке, написать письмо своей девушке или родителям, подкачать мышцы на снарядах спортгородка — минуты, которые в армиях всего мира именуют личным временем. Причем количество этих самых минут частенько напрямую зависит от срока службы: молодому солдатику, носящему множество титулов вроде «салабона», обычно расслабляться почти не приходится, а вот у бойца, срок службы которого перевалил за полтора года и на его горизонте уже вполне явственно вырисовывается желанный дембель, почти вся служба превращается в личное время. И большинство старослужащих, тоже по армейским обычаям имеющих несколько почетных титулов наподобие «деда», большую часть своего честно заслуженного досуга заполняют заботами о красотах дембельской парадки и дембельского альбома, а наименее ленивые усиленно качаются, старательно наращивая бицепсы-трицепсы и грудные мышцы, словно заранее предчувствуют, что на гражданке время для какого-либо спорта у них вряд ли найдется и накопленный в армии багаж придется как-то растягивать на долгие годы «мирной» жизни…
