— Рвем туда! — Никонов подхватил автомат и метнулся вниз, к лодке, темневшей на полоске берега под скалой. — Да шибчей ты, провидец! Пока они люк не отдраили…
Субмарина все так же неестественно медленно поднималась из глубины, с рубки и корпуса ручьями сбегала вода, а морские пехотинцы, отчаянно напрягая все силы, с лихорадочной быстротой работали веслами, с каждым гребком приближаясь к пиратской подлодке.
Наконец лодка полностью всплыла и словно затихла в раздумье — что ей делать дальше…
Еще минуты через три внутри рубки что-то глухо заскрежетало, зазвякало, и тяжелый люк начал медленно, словно нехотя, подниматься. Из мрачной темноты рубки появилась голова матроса, щурившегося от яркого утреннего света. Осмотреться пират так и не успел — Никонов резко двинул его затыльником «АКСа» по голове, и бандит мешком рухнул вниз. Не медля ни секунды, сержант через открытый люк скользнул в душную темноту субмарины и, сжимая в одной руке автомат, а в другой осколочную гранату, во всю силу легких заорал:
— Всем стоять, не двигаться! Кто дернется — получит пулю в брюхо!! Кто вздумает стрелять — не советую, у меня граната!!
От волнения Никонов не сообразил, что кричит по-русски и вряд ли кто его поймет. Зато это быстро понял Лагодич, вслед за товарищем свалившийся в отсек и все команды сержанта повторивший по-английски. Однако ожидаемого сопротивления и схватки не было: на ногах оставался лишь один Фарук, но и тот ничего не успел сделать — Никонов мгновенно выбил у него из рук пистолет и без особой нежности так саданул в грудь, что бандит безвольным мешком отлетел к переборке и буквально стек на пол. Больше воевать было просто не с кем.
— У-ууу!! — Фарук с усилием поднял на нежданных пришельцев мутный взгляд и вдруг завыл, словно крепко побитая хозяином собака, и даже стукнулся пару раз головой о стальную переборку. — Шайтан, сын собаки, поганая обезьяна! Как я мог так обмануться?! Этот русский шакал надул меня как мальчишку… Как, как же я не догадался? Что он вам вколол тогда, а? Вы же должны были сдохнуть!
— Ну, извини… — зло засмеялся Никонов. — Похоже, сначала придется сдохнуть тебе, дорогой… А мы погодим маленько, у нас еще дела есть. Где русские, тварь?
— А нет их! — злорадно, по-волчьи оскалился Фарук. — Они умерли раньше всех, и мы выбросили тухлятину за борт! Сейчас их уже рыбы доедают… И вам недолго теперь осталось. Зря вы сюда приперлись — здесь все заражено, все! Здесь кругом смерть!!! Нет ни одного уцелевшего! Не веришь — пройдись по отсекам, русский… И вы уже заражены… День-два — и вам конец, ха-ха-ха…
— Русские где, весельчак? — чувствуя, как в сердце растет и ширится какое-то холодное отчаяние, еще раз спросил Никонов. — Пока ты не отправился к своим гуриям, я тебя сейчас на узенькие ленты порежу, и ты мне все-все скажешь, даже то, что давно забыл…
В ответ Фарук презрительно и горделиво улыбнулся и даже смог сложить смуглые пальцы в некое подобие кукиша, после чего вдруг широко открыл глаза, дернулся раз-другой, и на грудь бандита хлынула изо рта струя темно-красной крови…
— Все, кончился, — мрачно констатировал Лагодич и посмотрел на сержанта. — И что дальше? Неужели он правду говорил… про наших?
— Свистел, гад, наверняка! — не очень уверенно сказал Никонов и продолжил: — А вот насчет того, что тут все заражено, похоже, он сказал правду. Одни жмурики кругом… Хотя… Серега, ты ничего не слышишь?
— Да нет. — Лагодич повертел головой, прислушиваясь. — Или… Погоди, вроде и правда стучит что-то. Кажется, там… Пойдем глянем.
Морпехи на всякий случай держали оружие на изготовку и неторопливо продвигались в сторону кормовых отсеков, откуда по мере приближения все явственней слышался стук. Наконец бойцы остановились у металлической двери с колесом-штурвалом в центре, приводящим в движение запорные задвижки. Никонов ногой стукнул в дверь и громко спросил по-русски:
— Эй, есть кто живой?
В ответ, после нескольких секунд затишья, послышались невнятные восклицания, и изнутри застучали еще энергичнее. Сержант решительно взялся за колесо и начал вращать, открывая дверь. Лагодич стоял рядом и, опять же, на всякий случай, страховал друга, направив на дверь свою «М-16» — береженого бог бережет, мало ли кого бандюги посадили под замок! Может быть, у них гауптвахта такая…
Дверь с легким скрипом отворилась, и Ракитину с Татьяной после кромешной темноты отсека сумрак, царивший внутри субмарины, показался светлым днем. На пороге стояли уже знакомые доктору молодые парни, и тот, что постарше, неожиданно усмехнулся и устало произнес, опуская ствол автомата:
— Ну, привет, ребята. Выходите — наши в городе…
Минут пятнадцать ушло на то, чтобы перебраться в центральный отсек, где морпехи в нескольких словах рассказали обо всех своих приключениях, а Ракитин поведал о наводнении, налете пиратов на «Орион» и дальнейших событиях.
— Это правда, что здесь все заражено этой гадостью? — повел рукой Никонов и мрачно взглянул в глаза доктору, в этот момент заботливо отпаивавшему Северцеву минеральной водой.
— Да, правда… — как-то нехотя ответил Ракитин.
— Тогда нам нельзя покидать подлодку, — раздумывая о чем-то явно невеселом, заявил сержант. Никонов устало присел на какой-то ящик, положил автомат на колени и, глядя на Ракитина снизу вверх, медленно произнес: — Если они все загнулись, то и мы теперь будем разносчиками заразы, которую ты, док, так заботливо для этих гадов приготовил. Вообще-то, помирать неохота, но другого выхода, я думаю, у нас нет… Сейчас мы с Серегой задраим люк и положим субмарину на грунт. И — амба, как говорят у нас на флоте…
38
Капитан второго ранга Меркулов невидящим взглядом смотрел в раскрытый судовой журнал и мучительно размышлял о том, что и как он будет говорить в солидных кабинетах штаба ВМС во Владивостоке, в которых восседают вальяжные и очень серьезные мужики с большими звездами на адмиральских погонах. Наверняка придется побывать и в мрачноватом кабинете начальника особого отдела флота… За все и за всех спросят! Хорошо, если просто в отставку вышвырнут, а то ведь могут и под трибунал подвести. Из Москвы уже пришла шифрованная радиограмма, в которой грозное начальство сурово вопрошало, почему эсминец до сих пор не прибыл в порт назначения.
«Да потому! — выругался про себя кавторанг. — Потому, что я самый большой дурак из всех, когда-либо носивших военно-морскую форму. Надо было сразу, без промедления сдать мальчишку местной полиции в ближайшем поселке, и все! Как без всяких проблем сдали полиции того боевого пловца, что нам мину под брюхо поставил. Сдали, и все… Подскочил к эсминцу катер с надписью «POLICE», на борт поднялись трое здоровых молодцов, взяли аквалангиста за шкирку и в наручниках увезли, даже сиреной не отсалютовали на прощание. Всем хорошо: нам забот стало меньше и малайской полиции галочка в отчетах. И доктора этого с его бабой искать — тоже ведь не наше дело, не наше! Пусть МИД и шустрил бы по своим каналам… Кравцов погиб с ребятами… Ну, что поделаешь, это служба, бывает. А вот какого черта я, старый дурак, на поводу у мальчишки, у этого Никонова пошел, а?! И где они с Лагодичем теперь? Где?! Ладно, командир, что толку крыльями махать да как баба кудахтать… Все! Семь бед — один ответ! Снимаемся с якорей и топаем в Калькутту. Был бы ты, кавторанг, чуть поумнее — давно бы уже там ви́ски хлебал…»
