– Ну все, сейчас навешают, – расстроился Красовский. – Стоило ради этого будить.
Толстяк так бы и продолжал свою гневную патриотическую песню, если бы из президиума ему не показал какой-то знак мужчина с эльфийскими ушами – видимо, начальник этого самого Роспатриотцентра. Увидев тайный знак, полный патриот запнулся на полуслове и принялся тяжело дышать.
– Спасибо, – невозмутимо продолжила Собчак. – Вот вы сейчас сказали, что русская мать прививает младенцу особую систему жестов и взглядов с экзистенциальной точки зрения. Скажите, а если не с экзистенциальной, а с простой, обычной точки зрения – считаете ли вы, что американская мать смотрит на своего младенца в люльке как-то по-другому, чем русская мать на своего?
– Абсолютно точно, – веско произнес Дугин. – Глубинные, ценностные установки американского младенца иные. Точно так же, если мы посмотрим на исламскую мать, она транслирует другое, индусская мать – третье, китайская мать – четвертое…
– Ну а взгляд-то у американской матери какой такой отличный от русского? – проснулся опять было начавший засыпать Красовский.
– Американская мать, например, все время улыбается. Все время. По поводу и без. А русская мать задумчива и спокойна. Улыбается только по делу.
– Скажите, – обратилась к маэстро женщина с видом Вики Цыгановой, – какой враг сейчас нужен России?
– Очень интересный вопрос. Конечно, сейчас он у нас есть и он нам нужен – это американский враг, такая коллективная Виктория Нуланд. Неоконсерватор, открытый, прямой, ненавидящий Россию. Но в эпоху постмодерна мы не должны забывать о том, до чего не дожил Хайдеггер – до вектора приближения к Ereignis…
Через пару минут Красовский проснулся уже от пинка Собчак: «Пошли, девочка приехала, завтра утром ведем ее к казакам. Фрол тебе пришлет одежду».
Урок 2. Вера и служба
К воротам находящегося то ли в Люблине, то ли на Дубровке казачьего кадетского корпуса подъехал Audi A8. Попросту говоря, авоська. Из авоськи, с явным недоверием к окружающему, выползли наши проводники по первому кругу ада. Собчак нацепила на грудь идиотский блескучий орден Святой Виолетты Красногорской, выданный ей, видимо, в честь взятия Джанкоя вежливыми людьми. Красовский напялил нелепый китель.
– Мы все-таки больше похожи на Алису с Базилио, чем на божественных проводников, – тяжело вздохнул Красовский, покосившись на красивую девочку, ерзающую в румынском кресле.
От кота и лисы наши герои, правда, отличались тем, что приехавшую из Вологды буратину на деньги развести не пробовали. Напротив, еще накануне вечером ее поселили в роскошном номере гостиницы Ritz-Carlton.
– Как вам номер? Правда, очень крутой? – не предоставляя иных вариантов ответа, спросила Собчак у мамы героической девочки.
– Ну так, – ответила мама, приехавшая сегодня из вологодского общежития, – ничего. Нормально.
Сразу стало ясно, почему ее дочь выиграла конкурс. Тут была настоящая Русь, неприхотливая и сдержанная.
– А ты, значит, Люба, – зевнул Красовский.
– Кристина, – ответила девочка, улыбаясь какой-то искренней, но нездешне-вежливой улыбкой, какая встречается только у русских супермоделей и Орбакайте.
– Кристина, – в один голос замурлыкали герои, – мы будем ходить с тобой по разным людям и задавать им вопросы о том, как и почему нужно любить Родину. Тебе это интересно? – девочка утвердительно кивнула головой.
– А что бы ты больше всего хотела посмотреть?
– Кремль, – не задумываясь, ответила девочка.
– Будет тебе Кремль, – посулила Собчак, доставая телефон. – Тааааааак…Кремль – Сурков.
Всю дорогу до кабинета атамана Собчак что-то писала помощнику президента.
– Боже, Боже, – думал Красовский, – ну почему даже с ребенком не получается без Кремля? Почему?
* * *
В кабинете совета корпуса отчетливо пахло алкоголем. «Чувствуешь?» – наклонилась к Красовскому Собчак. «Нет, – патриотично ответил он. – У меня насморк».
– Ксеничка, проходи. Располагайся, – грузная фигура атамана в мундире нависла над столом, заваленным грамотами. – Я – атаман. А это наш батюшка, отец Марк.
– А это девочка Кристина, – Собчак вытолкнула перед собой испуганного ребенка. – И мы хотим с ней понять, как правильно любить Родину. Вот у вас же наверняка есть уроки патриотизма.
– Есть, конечно, – довольно ответил атаман.
Собчак: Вот приходят они на первый урок. Им что говорят? Что значит «любить Родину»?
Атаман: Любить Родину – это нужно в первую очередь любить себя, уважать старших, изучать историю своих потомков, армейскую службу, строевой ходить. Физическая подготовка…(На словах о физической подготовке атаман попытался втянуть живот. Кристина с удивлением поглядела на этот акробатический трюк.)
Собчак: У меня вопрос к вам и к вам, батюшка. А можно любить Родину и одновременно ненавидеть государство?
Атаман: Нет.
Батюшка: Нет, невозможно.
Красовский: Ну, вот, например, в фашистской Германии были люди, которые, очевидно, были немецкими патриотами и при этом ненавидели Гитлера.
Атаман: Они патриоты для своего народа. Но не для нации. Я знаю, почему вы спрашиваете. Если не любить – ну, не надо жить в этом обществе, тебя там бабушки, дедушки, трамваи раздражают, мероприятия. Тебе будет некомфортно, ты будешь воспринимать все с болью. Ты и с людьми не будешь разговаривать. Надо уходить туда, где комфортно.
Красовский: Люди, которые устраивали покушение на Гитлера в 1942 и 1944 годах, должны были уехать в Соединенные Штаты?
Атаман: Вы понимаете, вы берете Германию. Ну зачем мне Германия? У меня в Германии дед погиб, еще в Первую мировую войну. Отец в Великую Отечественную войну весь Ленинградский фронт…
Собчак: У меня дедушка тоже всю войну прошел, дошел до Берлина, был ранен, имеет награды. Потом, рассказывая мне об этом, он говорил: «Мы все это кричали, “за Родину, за Сталина”, но я вот не за Сталина был».
Атаман: Не, я с этим не согласен.
Красовский: То есть надо отождествляться со Сталиным?
Атаман: Вы меня извините, но даже Черчилль признал, что Сталин великий из великих: «Нас, капиталистов, заставил воевать против капиталистов». Сталин в чем ходил, в том и похоронили, ни дач, ни вилл, ни счетов, ничего. Он все делал для народа. И когда Сталин умер, дисциплина была.
Красовский: Вас не смущает, что вы ходите в императорских погонах и при этом за Сталина?
Атаман: Нет. Почему я должен стесняться? В этих погонах, в этой форме ходили деды мои, прадеды.
Собчак: Ну, Сталин-то с этим как раз боролся. Нет ли тут противоречия?
