– Что вы делаете? – пискнула я для проформы, ведь даже эпизодический персонаж должен что-то говорить.
– Подарок, это просто подарок, – мужик не слушал, жадно шаря руками по моему телу. – И ни за кем бегать не пришлось. Сама ко мне пришла. Сладенькая…
Он лизнул меня в живот, я взвизгнула – от щекотки и отвращения. Рашук ждет, пока этот хмырь надо мной надругается, чтобы помереть сразу после? Гадко-то как, черт побери!
Я дернулась, попыталась раскачаться. Похититель хихикнул, шлепнул меня пониже спины:
– Тихо, не дергайся! – В его правой руке появился хирургический скальпель. – Все же правильно сделать надо… Такая красота.
Боли я не почувствовала, надрез был неглубоким. По левому бедру потекла дорожка крови. Он опять присосался ко мне ртом, слизывая влагу.
– Хор-рошо…
А вот это было уже страшно. Безумные глаза похитителя, его лицо, измазанное моей кровью, лезвие, которое он занес для повторного надреза.
Я взвыла, дернулась, цепочка наручников звякнула, разрываясь, и я свалилась вниз, подмяв под себя маньяка.
– Ты этих девочек так же мучил, – выдохнула я. – Так же, скотина?
Он бился в конвульсиях, изо рта шла пена.
– Животное! – Я сомкнула пальцы на кадыке. Один рывок и этот мерзавец сдохнет раньше, чем…
– Стой, Тайка, – кричал Рашук. – Тайка, он уже почти мертв. Стой, дура!
– С чего это? – я неохотно обернулась.
Рашук был один, без Вадима.
– Он твою кровь пил? Ну, вот тебе и ответ. Ты же ядовитая, Тайка, змейка моя смертоносная.
Мальчишка хлопал в ладоши как на театральном представлении.
– Он сдохнет? – спросила я, пинком указывая объект своего интереса. – Или не сдохнет?
Я повторила пинок.
– Ну, чисто теоретически, – Рашук внимательно посмотрел на полутруп маньяка. – Если бы кто-то немедленно промыл ему желудок… Если бы кто-то желающий это сделать находился с нами в одном помещении…
Я взяла со стола воронку и, нисколько не озаботившись осторожностью, вставила маньяку в рот. Рашук смотрел на мои манипуляции с удивлением, но ничего не говорил. Я легко подняла с пола ведро с водой и медленно, тонкой струйкой, начала выливать его содержимое в раструб. Ведро опустело на треть, когда мужика вывернуло. Он скрючился на полу в луже собственной рвоты. Я, отставив ведро, схватила маньяка за волосы и опять засунула воронку ему в рот.
– Ты же хочешь жить, животное, – зло шипела я. – А я хочу, чтобы ты был наказан. Смерть – это мелко, слишком мелко. Я хочу, чтобы ты страдал, падаль.
Он послушно терпел промывание, он плакал слезами боли и благодарности. А мне было так противно, что хотелось согнуться и…
– Коростелев там подкрепление вызвал, – негромко сказал Рашук. – Если не хочешь до утра с правоохранителями общаться, нам пора уходить.
– Продави его, – с брезгливостью сказала я. – пусть забудет обо мне и о моей ядовитой крови.
– Это, Тайка, называется подчистить, – Рашук присел перед маньяком на корточки, – а подчистка включает, кроме стирания нежелательных воспоминаний, также и уничтожение нежелательных улик. Здесь явно кто-то шалил, и этого не скроешь.
– Пусть об этом болит голова не у меня, – я равнодушно проследовала к выходу.
То, что я слегка поторопилась, выяснилось уже в коридоре, где я столкнулась с Вадимом.
– Ты голая?
– Иногда, – ответ мой прозвучал рассеянно, я, отодвинув Вадима, прошла на кухню.
Моя одежда обнаружилась под кухонным столом, и я просто сгребла ее в кучу. Что еще? Отпечатки? На бутылке точно есть, еще я за столешницу ухватилась, когда падала. Плевать. В полицейской системе их нет, значит, меня не опознают. Рашук догнал меня уже на проселочной дороге.
– Коростелев уверен, что сам маньяка выследил. Сейчас журналисты подъедут.
Я молча шла вперед.
– Ты бы оделась, Тая-Таечка-Таисия, внимание привлекаем.
Я рухнула на колени и расплакалась. Рашук опустил мне на голову горячую ладонь:
– Ладно, реви. Стресс у тебя, наверное. Хотя, если начистоту, тест ты провалила.
– Почему? – всхлипнула я.
– Этика у тебя, – выплюнул мальчишка. – Ты должна была ему голыми руками бо́шку открутить, а не ждать, пока он сам отравится. И спасать его не должна была.
– Я не могла его убить.
– Могла и должна была. Он убийца, он недостоин жить.
– Я не суд, чтобы решать, кому жить, а кому умереть.
– Тогда почему Баринова ты лишаешь суда?
Я зарычала, сбросила его руку, замахнулась.
– Упс, – сказал Рашук тоненьким голоском, – а браслетики от наручников снять надо. Неэстетично.
Он ловко ушел с линии удара и схватил меня за запястья.
– Попробуешь продавить меня, голыми руками бо́шку откручу.
– Руки у тебя на меня слегка не отросли, – Рашук показал мне два полуколечка наручников, затем жестом фокусника сжал ладони. На землю просыпалось крошево. – Подрастешь – так же сможешь.
– Не подрасту, – в сердце некстати кольнуло, напоминая об отпущенных мне двух неделях. Я стала одеваться.
Лера
– Почему мне сюда нельзя, чем Арик занят? – допытывалась девушка у Сергея.
Они стояли у двери в спальню Барина, и если бы Лера не устроила шум, колотя в нее, помощник и не подумал бы явиться на зов разозленной девушки.
– Не нужно шуметь. Аристарха Евгеньевича нет на месте.
– Что вообще происходит? – почти визжала она. – Арик не отвечает на мои сообщения, сбрасывает звонки на личный номер, он игнорирует меня. За что? Почему?
– А ваши сверхчеловеческие способности что об этом говорят? – некстати съязвил Сергей. – Дым воскурений не помог?
– В дымке мне видится кто-то черный и громадный, стоящий за плечом нашего господина, – доверительно сообщила Лера, – а еще – фея.
– Почему вы решили, что это фея?
– Она летит, – Лера хихикнула.
Когда некая птичка нашептала ей, что Баринов в курсе, кто именно сдает информацию журналистам, Лерочка слегка запаниковала. Получать отставку таким образом и уже сейчас совершенно не хотелось. Наг предложил ей чудесный выход – отъезд и кругленькую сумму на счет. Мужчины глупы, они всегда стремятся помочь хорошенькой девушке – деньгами, советом, билетом на самолет в далекую жаркую страну или всем этим одновременно. Видимо, Лерочка очень постаралась, чтобы иностранец так к ней прикипел. Секса она почему-то не помнила, но раз Наг помогает, близость состоялась и была великолепной, можно сказать, эпичной.
– Конечно, мы поженимся, дорогая, – смуглые пальцы осторожно гладили влажную от слез щечку. – Я приеду к тебе, как только закончу здесь свои дела. Оставаться тебе нельзя. Если Аристарх узнает о нас, проблем не избежать, это может навредить моему бизнесу.
