Кроме того, демократы утратили большинство в Конгрессе, поскольку меньшинства группируются в небольшом количестве избирательных округов. Это делает идентичность либерализма особенно неэффективной при создании явки, необходимой для успеха в Палате представителей на промежуточных выборах.
Переизбрание Обамы в 2012 году стало предпосылкой к тому, что демократы проигнорировали ослабление поддержки со стороны белых рабочих. Самому же Обаме удалось использовать историю Митта Ромни, касающуюся реструктуризации Bain Capital, как негативный пример его работы в роли владельца этой компании
[61]. Кроме того, Обама заявил, что продолжающаяся экономическая слабость страны была виной президента Буша-младшего, а Митт Ромни собирается вернуть США к политике Буша.
Хотя мастерство Обамы проводить предвыборную агитацию и дало демократам временную отсрочку, они не смогли достичь заметного прогресса в Палате представителей, несмотря на уверенную победу Обамы над Ромни.
На выборах 2014 года слабость идентичности либерализма стала очевидной. Республиканцы переиграли демократов на девять мест в Сенате, на тринадцать в Палате представителей и на двух губернаторов (включая традиционно сильно демократический Мэриленд). В среде демократических лидеров следовало бы осознать, что политика либеральной идентичности не сумела собрать воедино доминирующую коалицию, и забить по этому поводу в набат.
Однако партия не могла оторваться от своей одержимости либерализацией идентичности. Кампания Хиллари Клинтон в 2016 году разительно отличалась от кампании Барака Обамы в 2008 году. Образно говоря, Клинтон была истинным «шведским столом» этой порочной политики.
Во-первых, она явно позиционировала себя как первую женщину-президента, о чем говорит один из лозунгов ее кампании «Я с ней!». Во-вторых, штаб Клинтон обвинил ее основного партийного конкурента Берни Сандерса
[62] в сексизме, а его сторонников назвал «Мальчиками сексистского братства Берни». Но это был всего лишь разминочный раунд перед всеобщими выборами, когда ее кампания и основные СМИ потратили огромные силы, чтобы записать Трампа в число сексуальных женоненавистников.
Как написала газета Huffington Post, Клинтон во время первых президентских дебатов с Трампом пошла сразу в двух направлениях. Во-первых, она позиционировала себя как первую женщину-президента, а во-вторых, Клинтон стала первой в американской истории, кто позволил себе назвать оппонента во время дебатов расистом, сказав, что он «…имеет долгую историю участия в расистском движении». Ссылаясь на профессора Университета Вирджинии, либеральный вебсайт Huffington Post сообщил: «Слово «расист» никогда еще не использовалось в телевизионных президентских дебатах».
Однако Клинтон не была «удовлетворена малым». Она продолжала обвинять американцев в утаивании «неявного уклона» по отношению к другим группам и предлагала полиции пройти переподготовку в рамках борьбы с их бессознательным расизмом. Заявления подобного рода давали сторонникам Трампа лишний раз понять, что «корзина комментариев» Клинтон требует более обоснованной аргументации, и на протяжении всей ее кампании наблюдались предупреждающие признаки, что такой подход не приносит ничего, кроме вреда.
Собирая огромные толпы митингующих, Трамп явно отказывался от либеральной идентичности и, словно лазер, сосредоточивался на экономических проблемах рабочего класса, которые игнорировали Клинтон и демократы.
В то время как большинство опросов показывали лидерство Клинтон, более глубокое погружение в цифры высвечивало ее слабости. После проведения Демократического съезда редактор Atlantic Рональд Браунштейн предупредил, что идеологические лозунги партии отталкивают большее число людей, чем привлекают. «Снижение зависимости от белого рабочего класса с 1990-х годов освободило демократов от продолжения более либеральной культурной повестки, – писал он. – Но любой, кто будет наблюдать первые заседания съезда, сможет легко увидеть, что партия своим приоритетом рассматривает социальную интеграцию, а не экономические возможности».
«Одна из проблем демократов заключается в ведении разговоров об общественном разнообразии и гендерных вопросах под таким углом, что люди, будучи такими, какие они есть, чувствуют себя не защищенными от обвинений в предвзятости и фанатизме», – добавил опросчик общественного мнения от демократов Марджи Омеро.
Ко всему прочему, профсоюзные лидеры, поддерживающие Клинтон, не раз стремились предупредить, что ее кампания не обращает внимания на рабочих, но эти предупреждения также игнорировались.
Конечно, результаты выборов вызвали шок у демократов, хотя в ретроспективе они полностью соответствовали тенденциям праймериз. Трамп продолжал использовать преимущества республиканцев среди избирателей, в число которых входил средний класс и белые без высшего образования. Между тем сила идентичности либерализма как инструмента увеличения явки среди меньшинств оказалась миражом. Показатели явки среди афроамериканцев в 2012 году значительно снизились по сравнению с 2008 годом, и Трамп фактически увеличил свою долю голосов за счет темнокожих и латиноамериканцев, проголосовавших за Митта Ромни. Оказалось, что идентичность либерализма отталкивает даже социальные меньшинства, более озабоченные экономическими проблемами, нежели борьбой за социальную справедливость.
Кроме того, Дональд Трамп также строил свою кампанию на политике идентичности, но несколько иного рода – он выделял американскую нацию. Его патриотический лозунг снова сделать Америку великой подавил призывы к расе, полу и сексуальной ориентации. Универсальный призыв, основанный на ряде более широких вопросов и общей культуре, «трампировал» идентичность либерализма.
ОТКАЗ ИЗВЛЕЧЬ УРОК ИЗ ПОБЕДЫ ТРАМПА
Сразу же после выборов в адрес левых посыпалось множество обвинений в случившемся. В этой обстановке после такой шокирующей потери у левых и демократов появилась возможность переоценить полезности либеральной политики идентичности при создании стабильной правящей коалиции.
Университетский профессор Марк Лилла
[63], написал в New York Times статью «Конец либерализма идентичности», получившую широкое распространение. В ней утверждалось, что фиксация левых на политике идентичности оттолкнула рабочий класс, главной заботой которого были экономические вопросы. Лилла призвал к «постидентичному либерализму», который, как и предыдущие успешные либеральные движения, обращался бы «к американцам как к американцам вообще и подчеркивал проблемы, которые затрагивают подавляющее большинство».
