– Вы становитесь единством. – Губы не двигались, но голос доносился со стороны спинки трона. – Он не хочет этого, знает, чем оно угрожает, но не может противостоять определенным вещам.
– Не думаю. Он хочет меня Объять.
– Нет, глупец. Он не рискнет, потому что подобное плохо закончилось бы для него, у тебя нет знаков, татуировок, что поставили бы барьер, а потому ваши души объединились бы самое большее за десяток дней. То, что ты принимаешь за попытки Объятия, – это шевеление спящего великана, которое, желаешь ты того или нет, встряхивает тебя, как внезапное содрогание кита сотрясает паразита на его спине. А ты тогда сражаешься, будишь его, даже если тело твое платит за такое припухлостями и рвущимися сосудами. И хорошо, поскольку, не поступай ты так, он мог бы Объять тебя помимо своей воли, случайно. Так это действует. Только когда жизнь твоя под угрозой, он сознательно поддерживает тебя, но цена за такое еще больше. В каком-то смысле он – твой пленник, а ты – его. Полное Объятие было бы его концом.
– Скорее, он бы пожрал меня, сукин сын. Раньше…
– Нет. – Голос Оума зазвучал со всех сторон. – Нет! Ты не понимаешь. На Севере существует рассказ об одном из ваших богов, Сетрене, знаешь его? – Деревянная маска, казалось, ждала ответа. – Нет? Это рассказ о том, как он входил в тела животных, а когда нашел наконец достаточно мощное, чтобы удерживать его Силу, оказалось, что он не стал богом в теле быка – а всего лишь быком с божественной силой. Потому что звериное тело навязало ему свою память, свой взгляд на мир и свои инстинкты. Историю эту рассказывают столетиями, изменяя и перелицовывая ее, однако зерно истины, которая в ней содержится, звучит так: душа, соединенная с собственным телом, очень сильна. А скорее – тело, соединенное с душой. Оно помнит все, что с ним случалось, каждый удар сердца и каждое прикосновение ветра к коже. Оно – сосуд. А душа – это вода. Но сосуд придает воде форму. Авендери носили защитные татуировки по нескольким причинам, и одна из них – это создание барьера, стены между человеком и душой бога. Без такого барьера любое Объятие ставило бы Бессмертного в зависимость от того, кто становился бы его сосудом. Татуировки, сила символов, знаков, привязанная к форме… Вы, люди, видите это и сегодня, но игнорируете как слишком невероятное и пугающее. В определенном смысле ты оказываешь ему услугу, отталкивая его неосознанные, рефлекторные попытки захватить твое тело, но у тебя нет охраны, а потому, хотя он далеко в глубинах и редко всплывает на поверхность, ваши души постепенно смешиваются.
– Пытаешься меня напугать?
– Нисколько. Но задумывался ли ты, каково это: быть человеком? Всякий из вас носит мешок с воспоминаниями, с детства до старости. И воспоминания эти – ваша часть. Если бы ты пережил нападение несбордийских разбойников, резню в родном селе, смерть друзей, похищение и чудесное спасение, когда судно их было перехвачено одним из княжеских кораблей, то наверняка при виде любого из жителей севера ты корчился бы или тянулся за оружием. Пусть даже и мысленно.
– Это очевидно.
– А если бы я извлек воспоминания из твоей головы и поместил туда историю о пиратах из одного из южных городов, которые сделали то, что и несбордийцы ранее: напали, вырезали и ограбили твою деревню, а тебя самого связали и бросили на дно своей галеры? А потом добавил бы воспоминание о бешеных несбордийцах, атаковавших эту галеру, захвативших ее, отомстивших за твою семью, а тебя – в миг каприза либо милосердия – доставивших на берег и одаривших несколькими оргами. Такой себе жест сочувствия сироте. Помни, что я изменяю лишь несколько деталей: лица нападавших и избавителей, которые через годы и так бы стерлись и сделались невыразительны. Но разве в этом случае ты не проставлялся бы выпивкой каждому несбордийцу, встреченному в таверне?
– Возможно.
– Тогда ты видишь, как это происходит. Когда бы он получил вместе с телом и твои духовные связи, страхи, чувство благодарности, уважения, нелюбовь к каким-либо из людей – или, напротив, лояльность и приязнь к ним, – он перестал бы быть собой.
– Хотя он – бог?
– Боги тоже состоят из воспоминаний. Я полагал, что ты уже об этом догадался. Особенно приняв во внимание, что вы потихоньку смешиваетесь.
Вор покачал головой.
– Это ложь, – повторил он упрямо.
Оум вздохнул: звук был такой, словно ветер зашелестел кроной тысячелетнего дерева.
– Ты и правда упрям, словно мул. Что ты увидел, когда входил в эту комнату?
Он припомнил. Легко и быстро.
– Двое стражников перед дверьми, на них были чешуйчатые доспехи, топоры на длинных рукоятях, шлемы, у старшего не хватало двух пальцев на левой руке.
– А когда вошел внутрь?
– Четырех людей. Без доспехов и шлемов, корды, тесаки и ножи. Короткие копья, все удобное для схватки в тесноте.
– Хороши ли оказались бы они в бою?
– Да. У них шрамы от многих поединков на ножах. Тот, что слева, в глубине, был левшой. У того, что справа от него, что-то с коленом, он странно ставил ногу. Но двигались они как люди, для которых оружие – часть тела. Многие носят мечи, сабли и кинжалы, но всегда видно, что чувствуют себя с ними нелучшим образом, словно одетые не в свои вещи.
– Какие картины висели на стенах?
Картины? Он осмотрелся. На кусках досок кто-то нарисовал пейзажи с деревьями ванухии, встающими над кронами леса. Один изображал долину с высоты птичьего полета. Восходы и закаты солнца резали глаз яркой краснотой. Он не заметил их раньше.
Вор мог бы поспорить, что уголки деревянного рта насмешливо изогнулись.
– Это ведь всегда привлекало твое внимание, верно? Сперва люди и оружие, потом оценка, чего стоят они как вероятные противники, исследование окрестностей: что, где и как использовать в случае битвы? А вне этого зала? Не начинаешь ли ты случайно все чаще глядеть на мир как на поле потенциального боя? Не приходят к тебе мысли и чувства, которые не являются твоими?
Альтсин кивнул:
– Возможно. А может, мне в голову приходят глупые мысли, поскольку я их ожидаю? Может, если бы я полагал, что меня одержала Госпожа Ветров, я начал бы непрерывно пускать ветры?
Что-то блеснуло в глазницах маски.
– Ты не одержим. По крайней мере ничем другим, кроме глупости и упрямства. Но благодаря этому ты еще жив. Он не заинтересован захватом этого тела даже ценой смешения ваших душ.
– Правда?
– Правда. Он познал тебя, и ему известно, что дорога у вас не общая. Это могло бы полностью его изменить, а он этого не желает. Не затем он покинул свою реальность, чтобы бродить по земле в теле вора и мошенника. Хотя я много бы дал, чтобы узнать, зачем он это вообще сделал.
Ужасное подозрение мелькнуло в голове Альтсина.
– Он – или же кто? – спросил тихо вор.
– Оглянись и скажи, кто за тобой сидит, дружище. Она несколько лет назад рассказала мне историю. Ту, о матери, Храме Реагвира и его Мече. О том, во что Меч превратили. Собственно, благодаря этой истории я принял ее к себе, поскольку нужен по-настоящему твердый дух и немалое везение, чтобы сделать то, что совершила она. А счастье – вещь бесценная. Но пять дней назад она добавила к истории некую подробность. О ране на руке своего приятеля. Якобы раньше она не считала, что это важно.
