– Но ведь тебе рассказал ее некто, кому ты веришь.
– Я не знаю, кому можно верить.
– Умная девочка.
Они молчали, переглядываясь, пока из глаз его не испарились все демоны. Потом он едва заметно кивнул:
– Но это уже не имеет значения. – Он встал, взял кубок и наполнил его снова. Встряхнул бутылкой, украшенной маленькими черепом и костьми. – Тут все иначе, чем может показаться. В этой бутылке, например, находится не смертельный яд, но дистиллированная эссенция зеленых зерен ваолей. Тех самых, что, пройдя сквозь птичью задницу, становятся гри. А надо знать, что если их должным образом обработать, то действуют они даже сильнее, чем лучший восстанавливающий отвар, хотя по вкусу напоминают ферментированное коровье дерьмо. Я слышал некогда о человеке, который не спал двадцать дней и ночей и пил только это. – Сухи сделал большой глоток, яростно кривясь. – И вроде бы потом он упал и умер на полуслове. Неважно. Я поступил так, как посчитал правильным, и, можешь верить мне или нет, у меня не было ничего общего с тем, где ты его тогда нашла. Я бы сумел убрать тебя другими способами.
Она не ответила.
– Город и вправду покорится результату поединка?
Отравитель вздохнул и тяжело уселся на стул:
– Я уже говорил, тут даже печные трубы могут похвастаться родством с Владыкой Огня – пусть даже по имени. Результат схватки в Оке будет неотменим. Даже если люди полагают… почувствуют, что творится несправедливость… что это нечестно, чтобы слепец вставал против зрячего. Что эта кровь не должна пролиться, потому что Лавенерес может отдать трон добровольно, вернуться к книгам, философским трактатам и поэзии.
– Так почему он этого не сделает?
– Ему не позволят. Я же говорил. Львы в саванне. Он всегда представлял бы угрозу. – Сухи вздохнул. – Возможно, таково было условие Обрара. Эта линия крови авендери должна исчезнуть. А потому город станет смотреть, стискивая кулаки, потому что все происходит согласно закону Храма, извечному обычаю, даже если тот стал издевкой над – прости за мерзкое слово – справедливостью.
– А потом? Война с рабами? Резня, смерть, кони, по бабки бродящие в крови?
Он пожал плечами:
– Аф’гемиды и Храм получат поддержку, что вернет пошатнувшееся равновесие. Пламенный соединит Коноверин с Камбехией. А потом… Память, что Юг был некогда одним королевством, – не умерла. – Ладони, сжимающие кубок, побелели. – Пеплом на языке Агара клянусь, если бы месяц назад я знал, как выглядит ситуация среди рабов!
– Ты бы ничего не сделал. Было уже поздно.
– Откуда ты знаешь? Откуда ты можешь это знать?
Она пожала плечами. У них все равно не было и шанса, словно сама Судьба играла против них. Даже если бы Лавенерес успокоил тлеющий огонь мудрыми законами, кто-нибудь постарался бы его раздуть. Хватило бы ловли или меньшей резни. Восстание обязано было вспыхнуть, чтобы Обрар Пламенный вошел с армией в самый центр охваченной замятью страны и выступил в роли спасителя.
– Люди с видением бывают ослеплены собственными мечтаниями. Ты сам так сказал. И тебя это тоже касается, отравитель. Я пойду.
Он поднял бокал в ироничном тосте:
– Твое здоровье, девушка. Лавенерес в…
– Я сама его найду. Если захочу. Он будет сражаться завтра на рассвете?
– Да. Нет. На рассвете он встанет у Ока. Прежде чем он скрестит оружие, произойдет представление, жрецы прочтут его линии крови, а это пятьдесят фамилий, потом линию крови Обрара, затем тот бросит торжественный вызов, перечисляя все свои титулы. Это продолжится какое-то время. Только после им дадут оружие.
– Какое?
– Традиционные сабли. Чуть длиннее твоих тальхеров, немного более тяжелые. Потом молитва, просьба к Агару, чтобы тот поддержал справедливость… – Кашель мужчины напомнил хрип раненого животного. – Справедливость. Словно тот огненный сукин сын знает, что это такое. Ладно, неважно. Все в городе почувствуют, как князья войдут в Око. Оно их поприветствует. Ты там будешь?
– В Око может войти только тот, в ком есть кровь Агара, верно? Или тот, кто требует васагара?
Она впервые потрясла его:
– Ты не можешь…
– Ты намерен указывать мне путь, слепец? Своего князя ты привел к погибели.
Она отвесила ему последнюю пощечину, с мрачным удовлетворением глядя, как он краснеет. Потом встала, глубоко поклонилась, скрестив ладони на рукоятях сабель:
– Я не испытываю ни печали, ни обиды, прохожий, а потому наши дороги могут разойтись, а мое оружие не станет лить слезы твоей кровью. Лишь бы Мать была милостива к каждому нашему шагу.
Деана не думала, чтобы он понимал к’иссари, но он был умен. Для мужчины, ослепленного собственным видением.
Она вышла в пустой коридор.
Глава 18
Свет.
Удивительно, как мало нужно, чтобы человек почувствовал облегчение. Вот он стоит во тьме, с руками, раскинутыми в стороны, пытаясь не дотрагиваться до холодного клинка за спиной, а голову наполняют мысли, приводящие к тому, что начинает казаться, что он проваливается сквозь пол. А в следующий миг – он уже проснулся и готов действовать.
Свет – это люди. А люди – надежда. На изменение судьбы, какой бы она ни была.
В дыре за стеной, где некогда находилась дверь, разгорался теплый блеск, влившийся в комнату и лизнувший каменные стены. За светом появился мужчина. Высокий, худой, седоволосый, одетый в скромный наряд – коричневый с черным. Альтсин выковырял из памяти его имя.
Бендорет Терлеах. Граф. Что за честь…
Надежда забилась в угол и принялась рыдать. Бендорет Терлеах наверняка не возвещает своим приходом шанс вылезти из этого болота.
Аристократ с лицом, напоминающим посмертную маску, дурно отлитую из гипса, глянул на Альтсина. Пятна белого и серого сражались за место на том лице, а вор знал, что граф недосыпает уже много дней, ест абы что и пьет слишком много вина. Это было лицо человека, в котором что-то ломается, медленно нагибая его волю и веру.
Особенно веру.
– Ты был у меня в руках.
Некоторое время Альтсин не совсем понимал, что эти слова означают.
– Во время поединка, когда ты убил сек-Гресса. Мне следовало догадаться: капитан миттарской галеры, за которого ты себя выдавал, побеждает наиболее талантливого фехтовальщика, какого я видел за последние годы. Я даже сказал тебе тогда, что видел в тебе Нашего Владыку. Если бы я знал, как близок к правде.
Вор взглянул дворянину в глаза, понимая, что любые ложь и притворство бессмысленны. Он знает все.
– Как… я тут оказался?
О, Милостивая Матерь! Ну и голос у него. Словно кто-то протянул через его глотку дюжину разозленных котов.
