– Не должен был? Кем… чем бы я тогда стал?
Уголки ее губ поползли вверх:
– Хороший вопрос. После первой схватки я приказала пощадить нескольких женщин и старика. Ладно, его – чтобы страдал, чтобы просыпался, рыдая, ночью, вспоминая тех, кто погиб из-за него. Но когда он и те суки выбрали смерть… Ты подумал, что делала бы группка детей, одна, в лесу, в паре десятков миль от ближайшего поселения? Теперь из тебя выходит… не человечность, всего лишь… человекоподобие. Тот странный набор характеристик, мешанина ложных понятий, глупых убеждений и искусства самообмана. Ты убил бы мать девочки, но саму ее – уже нет. Потому что хорошие люди детей не убивают. Они могут оставить их в глуши, обреченных на голодную смерть, на гибель от жажды и от волчьих клыков, но они ведь того не увидят, а потому это не отяготит их совесть. Человекоподобие во всей красе.
– Значит, милосердие? Я видел, что из тебя лезло, когда приказывала их убить…
– Ты видел? – сделалась она серьезной. – Что ты видел?
Она легко поднялась, небрежным девичьим движением смахнула со лба челку.
– Ты этому радовалась. Убийствам невиновных.
Он тоже поднялся и невольно шевельнул плечами, поправляя мечи за спиной.
Она прыгнула вперед так быстро, что он даже не успел потянуться за оружием – а она уже была рядом, лицом к лицу, глаза ее, казалось, росли, наполняли пространство, пока не пожрали всего его.
Йатех почувствовал прикосновение к груди, легкое, почти невесомое, но земля убежала из-под ног, и он опрокинулся на спину.
Ударился затылком обо что-то твердое с такой силой, что под веками засияли звезды, девушка же уселась сверху, схватила его за голову и прижала ее к земле. Еще одна молния расколола череп, но он вдруг ощутил под собой нечто, что не ожидал бы почувствовать в лесу, – гладкий теплый камень.
Она низко наклонилась и прошептала ему в ухо:
– Прикрой глаза. Слушай.
Он вздрогнул.
– Ну, прикрой… – Она заслонила ему глаза ладонью. – Слушай.
И только тогда он понял. Тишина. Безбрежная, неестественная, абсолютная. Такая тишина, что пока человек в ней не окажется – не будет знать, что по-настоящему-то тишины он еще не ощущал.
– Не двигайся. Слушай.
Ее шепот был громче крика. А когда отзвучал, тишина показалась еще глубже и мертвей.
Некий звук пробился к его сознанию. Что-то как… дыхание, будто кто-то набирал воздух и выпускал его со всхлипом. Тихо, словно плачущий боялся, что его кто-то услышит.
– Ты слышишь, верно? Невиновные? Невиновных нет. Ты, я… каждый. Мы все виновны. А она – сильнее прочих. Не смотрела на меня, хоть мы и встретились несколько раз, я была слишком неважной, незначительной. А она… сказала… все сказали, что сто лет… самое большее двести. Но не три с половиной тысячи! – Она ударила его затылком о камень. – Не столько! Не столько! Слушай!
Она чуть привстала и сильнее прижала его голову к земле.
Всхлип. Словно сам мир плакал.
Он открыл глаза, сбросил с себя Малышку Канну и вскочил на ноги.
Небо. Светло-серое, оттенка полированного железа, приклеивалось к горизонту и взбиралось вверх, чтобы прикрыть весь мир непроницаемым куполом, а мир состоял только из черной равнины и вырастающих где-то поодаль каменных зубов.
Он замер.
– Где…
– Меекханцы зовут это Мраком.
– Мрак? Мрак – это…
– Это через Мрак души уходят в Дом Сна. – Казалось, Канайонесс его не слышит. – Это из-за Мрака прибывают демоны. Это за Мраком находятся реальности Бессмертных, богов, которым мы даруем свое послушание и лояльность. Так говорят. Верно?
Он тряхнул головой. Мрак? Как? Мрак – это… зло. Говорят «пусть Мрак тебя поглотит» или «проклятое дитя Мрака», и это серьезные слова. Такие, за которые порой отвечают сталью. Но это? Это место…
Он сжал кулаки:
– Всякий Знающий так говорит.
– Правда? Но почему? Потому что когда они тянутся за Силой, аспектированной или дикой, когда тянутся глубоко, сильно, до границ своих возможностей – а то и за них, они наталкиваются на барьер. И большинство описывают его как черную стену, чьи границы нельзя установить. Мрак. Но некогда… вы и не только вы… некогда называли это место Завесой. Или Стеной. Или Барьером. Хотя уже долгие века вы, как и бóльшая часть известного мира, употребляете меекханское название. Оно – безопасней.
– Безопасней?
– Завеса может приподняться, а стену можно свалить. А мрак – это мрак, нечто, что невозможно ухватить, а потому оно по природе своей неуничтожимо. Верно? Вы живете за стеной, выстроенной из неисполнившегося будущего, и делаете вид, что все в порядке. А поскольку не видите цену, которую заплачено за ваше хорошее самочувствие, то и считаете, что ничего не случилось. Как в том лесу, милый. – Она улыбнулась, и это не была добрая улыбка. – Ты бы оставил детей на жестокую и верную смерть, но поскольку сам бы ее не видел, то она не отяготила бы твоей совести. Ровно так – и с целым миром. Вы не видите страданий, которые – цена за ваше спокойствие, а даже если порой что-то до вас доходит, то вы отводите взгляд. – Она подошла и ткнула его пальцем в грудь: – Истинная тьма на самом деле скрыта здесь. В ваших сердцах. Правда же?
Он отступил, выхватил меч и выставил в ее сторону:
– Что – правда?! Зачем ты мне это показываешь?! Что ты со мной делаешь? Еще несколько месяцев – и я уйду… Зачем столько усилий?
Она приподняла брови, а он почувствовал, как кости превращаются в ледяные осколки. Под этими красивыми бровями, в этих больших глазах не было ничего, кроме чистого безумия.
– Меч? Мой собственный меч? И обвинения? – Улыбка Малышки Канны напоминала оскаленные клыки бешеного пса. – Пытаешься свалить вину на меня? Потому что я тебе показываю, что ты – слепец в стране слепцов? Что слишком мало знаешь и понимаешь? Снова это твое человекоподобие… Если правда не подходит к моему образу мира, тем хуже для правды. Я ее проигнорирую, забуду, изуродую. А если не удастся, то уничтожу. И что ты теперь сделаешь? Иссар…
Он сделал шаг вперед и уперся кончиком меча ей в шею, в ямку между ключицами:
– Я уже не иссар… У меня нет души и…
– Да заткнись! – отмахнулась она, не обращая внимания на оружие. – Нельзя потерять душу, вырубая дыру в скале и ломая мечи, ты, дурак. Тело без души – как истекающий кровью ягненок в волчьем логове, ловчие найдут ее в несколько мгновений. Об этом ты тоже забыл? Навязанный вам племенной обычай изуродовал и выдавил истину, а вы принимаете его, потому что так легче и проще. Общая душа? В чем бы ей существовать? Какой формой бытия она была бы? Просвети меня. Объясни.
Он помнил, что ребенком и правда часто спрашивал, где находится душа, но никто из взрослых не сумел дать ему удовлетворительный ответ. Одни говорили, что она встает над афраагрой, другие – что обитает в стенах каменных домов или что свернулась под троном Великой Матери, ожидая конца времен и Суда. Самое популярное объяснение гласило, что общая душа обитает в телах живых членов племени, а после смерти одного из них душа растворяется между остальными, а потому, пока племя будет существовать, остается надежда на искупление древних грехов.
