– Я знаю об этом. – Альтсин порой встречал в городе жрецов иных богов, а их взгляды выжигали дыры в его рясе. – Все знают.
– Ох, парень, тебе стоит научиться не прерывать стариков, которые хотят лишь продлить радость беседы. Вы, молодые, находите время для нашей компании, лишь когда чего-то хотите или когда мы вас к такому принуждаем.
Энрох вздохнул, раскашлялся и продолжил:
– Мы их не понимаем. Не понимаем того, что дает им силу, чтобы чувствовать себя едиными по отношению к остальному миру и одновременно марать ножи кровью воинов в бесконечном хороводе мести. Они закрыты для чужаков, а проникнуть в их ряды… – Монах покачал головой.
– Я тоже был удивлен, что дела здесь обстоят так, как обстоят, – пробормотал вор. – На континенте сеехийцы считаются варварами. Мстительными, жестокими и гордыми, но мало кто из людей знает, что Камана – как осажденный город.
– Ну, все не так уж и плохо. Пока обе стороны соблюдают условия, у нас мир. И, между нами говоря, парень, узнай ты место жительства своей приятельницы – как ты намереваешься до нее добраться? Сеехийцы позволяют ходить караванам, но любой чужак, который удалится более чем на сотню шагов от повозок, может погибнуть.
– Я бы что-то придумал, приор.
Да. Глупый вопрос и глупый ответ. Единственные люди в Камане, которые могли более-менее свободно двигаться по острову, были Братья Бесконечного Милосердия. Их ряса давала определенную… нет, вовсе не неприкосновенность или защиту. Просто давала шанс не получить стрелу сразу.
Альтсин сделался «ожидающим», когда до него дошло, насколько сложное это дело. Найти ведьму, которую он видел лишь в свете факела, известную только по имени, на острове, где местные варвары могут убить чужого, если посчитают его поведение оскорбительным – или по другой какой-то из бесконечных причин.
Они обменялись взглядами.
– Не сомневаюсь. – Улыбка старика была таинственной, как океанские глубины. – А сейчас ты пойдешь на встречу?
– Да. Опаздывать было бы невежливо.
– Удачи.
Интерлюдия
Метла метет каменный пол равномерными, гипнотическими движениями. Пепел. Всегда пепел, хотя, казалось бы, в этом месте, под гранитным куполом, в ста, а может, и тысяче футах под землей, эти черные хлопья не имеют права существовать. Но они есть. Рождаются из воздуха, где-то под почерневшим потолком, и медленно падают на каменные шестиугольники плит. Трофеи бога.
Мужчина вытер лоб рукавом, размазав несколько хлопьев в серые полосы, и улыбнулся последней мысли. Слуга, который произнес те слова, уже ушел в Дом Сна, а имя его оказалось позабыто сотни лет назад; и все же он оттиснул свой след в истории, даже если было это лишь короткое, бунтарское определение.
Забавно. Мы существуем лишь постольку, поскольку в нас остается нечто, достойное пребывать в памяти.
Он старательно обмел основу одного из тронов. Одиннадцать сидений, холодных и неудобных, выполненных из того самого камня, что и пол. Одиннадцать в честь – о чем многие уже забыли – количества авендери, между которыми делил свое существование Владыка Огня, когда выжигал несовершенство мира. Только нескольким другим богам, из самых сильных, приходилось делить свою душу на столько частей.
Да. Многое забыто. Но не всё.
Шелест одежд, заметающих пол, не заставил его поднять голову. Он был слугой. Слуги не таращатся на приглашенных гостей.
Глянул, лишь когда закончил обметать очередной трон. Закутанная в черное фигура сидела на одном из них. Рукава одежды стекали из-под ее скромно сложенных на коленях ладоней, стопы прятались под складками черного шелка, лицо закрывала вуаль, но то, как она сидела и держала голову, выдавало ее пол. Женщина.
Он наклонился и продолжил работу.
Чуть не столкнулся со следующим гостем. Гостями. Мужчина в багровом плаще, багровой кольчуге и в багровой маске, представляющей демона, пыхающего огнем, стоял между двумя бледными девицами в одеждах, ни тоном оттенка не отличающихся от серого пепла, слетающего из-под куполообразного потолка. Маска демона выполнена так, что в ней нельзя было заметить отверстия для глаз, а потому – не понять, знает ли пришелец о присутствии женщины в черном, потому что ни единым жестом он не дал понять, что ее увидел. Она, впрочем, тоже абсолютно его игнорировала.
Метла, пепел, еще один трон.
Молчание.
Смех ворвался в тяжелую тишину, словно стайка разыгравшихся котят. И впервые вызвал какую-то реакцию. Женщина на троне вздрогнула, мужчина в красном чуть повернул голову в поисках источника звука. И только сопровождавшие его девицы вели себя как ни в чем не бывало.
Смеющаяся вышла из-за одного из тронов, и цвета ее одежд казались насмешкой над здешней серостью и чернотой. Синева, кобальт, желчь, алость, розовость, каждый из цветов в нескольких оттенках, всякий элемент ее одежды дополнительно прошит золотой и серебряной нитью и украшен цехинами. Женщина исполнила пируэт, взмахивая подолом. Несколько косичек затанцевали вокруг ее головы, а маленькие колокольчики, которыми они были украшены, зазвенели отчаянно.
– Такого серьезного собрания я не видела уже долгие годы. Особенно здесь.
Улыбка делала ее моложе, а голос мог принадлежать как двадцатилетней, так и сорокалетней. Как, впрочем, и лицо.
Одна из девушек, сопровождавших мужчину в алом доспехе, подала ему руку и отозвалась голосом матовым и серым, как ее одежды:
– Китчи. Я полагала, что прибудет твоя сестра.
– Она занята. – Новоприбывшая совершенно проигнорировала говорившую и обратилась непосредственно к воину: – Я была ближе. Кроме того, Э’мнекос, ты ведь знаешь, что это не имеет значения.
– Может, и так. Но с ней мне проще разговаривать. Ты пришла увидеть мой триумф?
– Твой триумф еще не решен. – Сидящая на троне женщина махнула рукой, рукав ее затрепетал.
– Мой триумф откован из стали, которая перерезала горло одному брату и отберет жизнь у другого, если он не выкажет рассудительности. Что еще можно сделать?
Слуга опустил глаза. Метла. Серый пепел. Что еще можно сделать?
Женщина, названная Китчи, вскочила на один из тронов и расселась на нем с наглостью, характерной для безумцев или бунтующих подростков.
– Игра еще идет, дорогой. Ты уверен, что судьба тебе благоволит?
Мужчина вздрогнул, а маска его – хотя, возможно, это была лишь игра света – искривилась в гневной гримасе. Девица, державшая его за руку, прошептала:
– Ты нам угрожаешь? Эйфра намерена нарушить уговор? Объявить нам войну?
– Никто не нарушил договора, солнышко, это не время, чтобы их нарушать. Моя госпожа играет всегда согласно правилам. Но скажем, что один из верблюдов наступил на шип и яшма не доехала в оазис вовремя, а потому один караван отправился в дорогу раньше, чем собирался. И все. Один маленький – ну, может, и не такой уж маленький, но все же – по сравнению с планами низвержения династии и выстраивания империй, совершенно несущественный шип.
