– Но ему придется им стать.
– Именно. Это камень, который ему предстоит тащить. Ему уже тяжело, между караваном и городом письма курсируют с такой интенсивностью и в таком количестве, что из израсходованной бумаги можно выстроить точную копию княжеского дворца. Мы принимаем заявления о лояльности, рапорта шпионов, пожелания. Вчера Камень Пепла захотел, чтобы князь лично прибыл в Око и подтвердил свою кровь. Дело деликатное, а такое требование – почти оскорбление, но жрецы имеют на это право. Око убьет любого, в ком нет достаточного количества крови авендери Агара. Всегда так было. Узурпатор падет мертвым, едва переступив круг, а тело его охватит огонь. – Сухи всматривался в пространство, стал говорить тише: – Да, Владыка Огня с нами все время – или, по крайней мере, довольно долго. Правда, он позволяет играть в наши маленькие игры и игрушки, но напоминает о себе всякий раз, когда кто-то недостойный ставит стопу в Оке.
– Зачем ты мне это говоришь?
– Чтобы ты знала, что, несмотря на твои заслуги, ты танцуешь на канате над пропастью. Только две группы людей могут войти в Око в любое время дня и ночи. Первая – это Дети Огня, князья Белого Коноверина, и Лавенересу придется доказать, что…
– А вторая группа?
– Что? – заморгал Сухи, непривычный, чтобы его перебивали.
Она тихонько фыркнула, развеселившись:
– Те, вторые, которые могут войти в Око, – кто они? Жрецы?
– Нет. Жрецы, сколько бы они ни чванились, обладают слишком жидкой кровью авендери в венах. Есть люди, которые отправляются на суд Агара. Идут за васагаром. Надевают на левое запястье красную ленту и входят в Око, чтобы Владыка Огня их осудил. Любой обвиненный имеет право потребовать этого суда, любой преступник, даже самый страшный убийца и насильник. Или те, к кому судьба притронулась так сильно, что они уже не могут выдержать, – и никто и ничто, даже и сам князь, не имеет право им этого запретить. Красная лента на левой руке отворяет храм в любое время дня и ночи.
Он ее заинтересовал.
– И что тогда?
– Встают перед Агаром, а их земная плоть превращается в пепел. А ты что думала?
– Ничего. Не думала ничего. Это ведь тебе и нужно. Чтобы я не думала, а лишь выполняла поручения.
– Ха. Наконец-то ты поняла, – улыбнулся он благожелательно.
Ее рассердила эта улыбка, снисходительный взгляд, легкомысленная гримаса. Она зашипела:
– Полагаешь, я дура? Что я не догадываюсь, что ты не приходишь рассказывать об этом вашем Коноверине от чистого сердца? Он приказал тебе, верно? Приказал опекать меня. У него муки совести?
Сухи спокойно глянул на нее.
– А отчего бы ему мучиться? – спросил он тихо. Позволил ей некоторое время помолчать. – Я получил поручение спасти тебе жизнь. Любой ценой. И в рамках того поручения пытаюсь тебя приготовить. Потому что кто-нибудь может использовать тебя, вызвать князя, поставить под сомнение его авторитет. Допустим, тебе будет угрожать опасность попасть на костер за оскорбление Владыки Огня, поскольку ты не удержишь рта на замке, когда возникнет необходимость. Что сделает Лавенерес? Позволит тебе сгореть или пойдет на какие-то уступки, даст специальные привилегии, откажется от части власти? Потому что если тебя сожгут, то окажется, что князь был спасен не благородной пустынной воительницей, но безбожной еретичкой. А это поставит под сомнение смысл его спасения, бросит тень на чудесность всего случившегося.
Он прервался, глядя на нее с неким подобием бесстрастного интереса в светлых глазах. Она почувствовала холод.
– Я сражался рядом с его старшим братом ради блага моего княжества. Идет гроза, слышны барабаны войны, а мы не можем навести порядок даже при дворе. Потому веди себя умно, не высовывайся, не провоцируй. Лучше всего, если ты пробудешь эти три-четыре месяца в Доме Женщин под опекой Овийи. Покажешься пару раз на официальных празднествах и возвратишься к себе. Если нет… – Он сделал многозначительную паузу.
Она прищурилась и развернулась.
– Ты мне угрожаешь? – проворковала Деана, поигрывая рукоятью тальхера.
Он удивил ее искренним, заразительным смехом. Она глянула с изумлением. Он хохотал, откинув голову назад:
– А чтоб… чтоб меня. Девушка, яйца у тебя из гранита. Я уже и позабыл, каково это – разговаривать с тем, кто не только не теряет сознания от мысли о рукопожатии со мной, но и умеет показывать коготки.
Он встал, небрежно отряхнулся от песка:
– Завтра мы покидаем пустыню. Перевал Нол пройдем быстро, а через пару дней ты увидишь Белый Коноверин. Посмотрим тогда, насколько у тебя отнимется речь.
* * *
На полтора дня. Полтора дня, по мере того как город рос, она не знала, что сказать, как заключить в слова то, что видела, но что сознание ее не могло считать реальным.
Белый Коноверин.
Город башен, высоких и стройных, словно поставленные торчком копья, город стен из белого камня, лоснящегося словно полированная сталь, город куполов, покрытых золоченой и посеребренной жестью так, что в лучах солнца она кажется живым огнем. Город такой большой, что увидели они его, едва взойдя на перевал, хотя, как уверял отравитель, до стен было еще добрых сорок миль.
Город, который играл с ними в прятки, исчезая и выскакивая из-за очередных холмов, становясь все больше и больше, а когда они миновали последнюю возвышенность, он раскинулся перед их глазами, словно штука только что вытканного полотна, кинутого на траву. Дорога к воротам вела вдоль озерной глади, и это тоже не делало пейзаж более реальным.
Когда они остановились на ночлег, город осветил темную синь ночи огненным заревом, а его отражение в точности повторяло каждый отсвет, словно оба желали сказать: «Мы здесь. Не забывайте о нас».
Будто бы это было возможным.
На следующий день Деана все так же молчала, вышагивая рядом с княжьим слоном. Утром она отказалась занять почетное место на спине второго великана, чем, кажется, позабавила Лавенереса и привела к разливу желчи у Великого Кохира. Но ее не волновали чувства одного и второго, хотя теперь она немного жалела о своем решении, потому что сверху вид был лучше.
Все еще непросто оставалось оценить размеры Белого Коноверина. Сухи пробормотал ей на ухо невероятное число в сто пятьдесят тысяч жителей в самом городе и пятьдесят тысяч за его стенами. Если так, то наверняка бóльшая часть из них как раз стояла вдоль дороги, орала, срывала глотку в песнях, кидала под ноги княжеского слона цветы, пальмовые ветки, дорогую материю. Какая-то женщина разложила на земле батистовый платок, и, едва лишь по нему прошли мощные ноги, подняла смятую материю и прижала к груди, рискуя быть растоптанной следующим слоном.
Воины Рода Соловья, что шагали в авангарде, сталкивались с немалыми сложностями по удержанию напирающей толпы: люди кричали, протягивали руки, по многим щекам стекали слезы. По озеру двигались сотни лодок, корабликов и крупных судов с мачтами, увешанными цветными флагами, а многие из гребцов прыгали в воду и плыли к берегу.
