Естественно, много лиц поворачивалось и в ее сторону. Молодые, старые, женские и мужские. Матери поднимали детей, чьи круглые мордашки, казалось, передразнивали удивленную луну. Жест, который она уже могла распознать, – правая ладонь на сердце и легкий поклон – Деана видела теперь в тысячекратном отражении. Кто-то кинул ей под ноги шаль, что, казалось, соткана из тумана, и забрал, когда она по ней прошла.
Вдруг вокруг сделалось просторней, словно какое-то заклинание оттолкнуло людей чуть дальше от дороги.
– Я, если позволишь, добавлю еще один камешек в твою легенду. – Сухи вырос рядом, будто из-под земли. – Поверь, для некоторых прогулка с королевским отравителем – это большее доказательство отваги, чем убийство двадцати бандитов.
– Двадцати?
– Так говорят люди в городе. Я лишь повторяю, что слышал.
Еще одна шаль упала ей под ноги. Она решительно переступила ее, вызвав стон отчаяния владелицы.
– Что они с этими…
– Это на счастье. Если на расстоянии в десять тысяч шагов от Храма Огня княжеский слон, конь, верблюд – кто угодно – наступит на платок, владелец получит благословение Агара. Будь вежливой.
Деана вздохнула, отступила на несколько шагов и с размахом впечатала ногу в материю, стóящую больше, чем вся ее одежда. Проигнорировала писк счастья и догнала отравителя. Около того, по крайней мере, было чем дышать.
– Вот даже не спрошу, стою я между лошадью и слоном или – лошадью и верблюдом, – проворчала она.
– Не льсти себе. В масштабе топтания ты где-то между любимой собачкой и слугой, носящим княжеские сундуки.
Она глянула в его сторону. Сухи явно развлекался.
– А если бы на шаль наступил сам князь?
– Владелец разрезал бы ее на сто кусков, и за каждый из них его семья могла бы жить год. Или держал бы дома как святыню десять поколений подряд, пока материал не распался бы в прах. За последние сто лет я знаю только о пяти таких случаях – чтобы нога князя наступила на чей-то платок. Три из этих платков висят сейчас в Храме Огня как святейшие из реликвий.
Деана глянула на толпу, стоящую над дорогой:
– Ваш князь – нечто большее, чем простой владыка, верно?
– Он – Дитя Огня. Живое доказательство, что Владыка Огня ходил некогда между людьми. Легенда гласит, что, пока Избранник владеет троном, Белому Коноверину не угрожает никакой враг.
Деана с изрядным чувством наступила на очередной платок и взглянула на Избранника, что мерно покачивался на спине у слона. Выглядел он очень обычно.
– А сколько еще есть претендентов на трон? Братьев или кузенов?
– Ты не слушала? Князь вроде бы рассказывал тебе об обычаях Двора. Их больше нету. Есть способы, чтобы женщина не забеременела, а есть такие, чтобы – не выносила, а потому вот уже двести лет прирост княжеского рода жестко контролируется. – Отравитель мерзко ухмыльнулся. – Благодаря этому, никогда не бывает больше двух – самое большее трех – княжичей одновременно. И каждый из них обладает правом иметь единственного сына, в случаях исключительных их может быть у него двое. Времена с иными обычаями принесли нам две большие братоубийственные войны. Первая, пятьсот лет назад, разбила королевство Даэльтр’эд на два меньших, Восточное и Западное. Вторая, двести лет тому, разнесла их в клочья, оставив после себя горсточку княжеств, смела один из сильнейших Родов Войны с поверхности земли и почти привела к падению династии Детей Огня. Пятнадцать лет искали кого-то, у кого оказалась бы достаточно чистая кровь, чтобы встать под Оком, тем самым прореживая излишек княжичей. Амбиции и жажда власти могут уничтожить любую страну.
Она фыркнула:
– У нас что, соревнования по говорению банальностей? Может, мне тоже попытаться? Любовь преодолевает все преграды. Или еще лучше: честность и благородство гарантируют хорошую жизнь и достойную смерть. – Она сделала вид, что задумывается. – Нет, погоди, ты все равно выиграл.
Он искоса глянул на нее.
– Я советую помнить о нашем предыдущем разговоре и прикусывать язык всякий раз, когда захочешь произнести какую-то глупость. То есть всегда, когда открываешь рот для чего-то другого, чем поесть или попить. Ты не важна, но у нас говорят, что и единственная искра вызывает пожар. А потому лучше оставаться пеплом, а не угольком. – Сухи приложил ладонь к сердцу и впервые поклонился ей: – И я советую залезть на слона.
Колонна приближалась к вратам города, которые возбужденная толпа сумела полностью забить. Ворота были настолько же непроходимы, как если бы их стерегла опущенная решетка и поднятый мост. Отряды стражи двинулись вперед, чтобы создать проход, и тогда толпа вдоль дороги нажала сильнее. Ослабленный кордон прорвался, а Деана вдруг оказалась в центре смерча. Ее толкали, дергали, кто-то – случайно или по причине исключительной глупости – пытался уцепиться за ее экхаар, она же перехватила нахальную руку и бесцеремонно сломала на ней три пальца.
Она почувствовала, как другая рука дергает ее за саблю, в этой толпе было слишком мало места, чтобы выхватить оружие, оттого она лишь яростно пнула – и дерганье прекратилось. Одетая в белое женщина кричала что-то писклявым голосом, рядом с ней толстяк пытался выводить какую-то песнь, но кто-то, похоже, подбил ему ноги, потому что толстяк упал, потянув за собой еще нескольких человек. Толпа над ними заклубилась, а крики и вопли усилились на тон.
Вспыхнула паника.
И вдруг раздался пронзительный рев и сопровождавшее его мощное, отдающееся в костях «луп-луп-луп». А люди, слыша этот звук, приседали, заслоняли голову руками или бросались наутек.
Деана оказалась лицом к лицу с кошмаром высотой в двадцать футов и весящим словно сотня мужчин.
Маахир, княжеский слон, стоял посредине дороги, с хоботом, задранным вверх, с раскинутыми ушами и, помахивая из стороны в сторону головой, топал на месте огромными, словно стволы деревьев, ногами. «Луп, луп, луп». Остальные слоны в колонне поддержали боевой танец. Почва передавала сотрясения, откликавшиеся где-то в животе и вызывавшие почти болезненные судороги. Маленькое, блестящее, лютое око уставилось на Деану, и на миг перед глазами ее возникла картинка неудержимой горы мышц и костей, несущейся в ее сторону.
Но потом она увидела хитрую усмешку Самия, и все вернулось на свое место.
– Нагатей, – парень сбросил ей веревку с завязанными на ней узлами.
Она выругалась, окинула взглядом толпу, которая не стала меньше, и ухватилась за веревку. Наверху сильные, худые ладони помогли ей занять место под балдахином.
– Теперь ты понимаешь, отчего так важно, чтобы в город я въезжал на Маахире. Где-то лет триста назад одного из моих предков стянула с коня и разорвала истерическая толпа. Чрезмерная любовь может быть настолько же опасной, как и ненависть. Вина?
Она взяла кубок, наполненный жидкой сладостью цвета меда, не слишком понимая, что ей с этим делать. Как, чтоб его…
