– Забыть? Ты снова ничего не понял. Дурак. Кендет’х – это ваша Дорога. А идя, мы используем ноги, а не голову. Как думаешь, отчего Харуда запретил вам татуировать и ставить шрамы на теле? Причем – после тысячелетий войн с Уничтожителями. Хотя этот обычай направлен не против них, я уверяю тебя, что ответ – в стихе двести восемнадцатом. Начни наконец думать, глупец!
Двести восемнадцатый стих. Почти такой же, как двести двенадцатый, хотя развивающий запрет.
И не позволь, чтобы изуродовали тело твое рисунками или шрамами, которые создают знаки, потому что лишь Твои руки могут меня объять, когда встану между ними наг в день Суда.
…потому что могут меня объять…
Объятия. Он сглотнул. Меч вдруг стал выглядеть не как материальный объект, а как дыра в воздухе, трещина в форме оружия.
– Ты говоришь правду? Этот… ана’бог готовится Объять людей?
Она кивнула:
– Да. Армия, которую он создает, будет почти непобедима, а душа каждого его сторонника, пусть бы он погиб в десятках миль отсюда, попадет к нему. Он пожрет их десять, двадцать тысяч за раз и перейдет определенный порог. И станет истинным богом.
– Ты хочешь его удержать?
Ему удалось. Она удивилась:
– Зачем же? Я не собираюсь убирать мусор за людьми. Они выкормили себе лжебога – пусть кланяются ему или убьют. Нет. Я хочу напомнить ему о том, чем он был в самом начале. И о форме, которую ему придали. Врата и меч. Я хочу, чтобы он этим и стал для меня. Мечом и вратами. В последний раз. А потом пусть начинает свою войну и Обнимает кого только захочет.
Черноволосая демонстративно осмотрелась:
– Запомни это место. Хорошенько. В следующий раз я хочу попасть сюда сразу.
Часть ІІ
Улыбка глупца
Глава 1
Она проснулась точно с первым гонгом. Белый Коноверин приветствовал всякий день семью ударами в гигантские бронзовые щиты, подвешенные на высочайшей башне дворца. Звук был глубоким, мощным, величественным. Разносился над городом, проламывая ночную тишину, объявлял всем существам, что вот он настал, новый день.
И конечно, безжалостно вырывал ее из сна.
Традиция, поясняли ей в первые дни, медленно и терпеливо, как неполноценному ребенку. В память о Семи Днях Тьмы, когда солнце не вставало над миром, и лишь свет Агара давал людям надежду. Деана до сих пор удивлялась, каким же чудом главная в Доме Женщин могла так подчеркивать большие буквы, что даже переводчик передавал это в беседе, но Овийя из Бадерхе имела самые разные таланты, а говорение большими буквами было лишь одним из них. Захоти женщина выслушать иссарскую версию этой легенды, Деана объяснила бы, что речь идет о Днях Траура, во время которых боги укрыли мир траурным покрывалом, чтобы оплакать всех погибших в Войнах с Нежеланными. А когда бы Деана захотела немного поспорить с такой надутой жабой, то вспомнила бы, что сделали это самые сильные из Бессмертных под предводительством самой Великой Матери, а потому странно, что Агар не принимал участия в тех событиях. Разве что не был слишком уж важным богом.
Естественно, именно от этого ее предостерегал отравитель, но все равно порой хотелось ей сделать нечто такое затем лишь, чтобы проверить, можно ли вывести распорядительницу Дома Женщин из равновесия. Ох, конечно же, Овийя из Бадерхе умела злиться, причем всерьез. Тогда она любезно улыбалась, начинала говорить тише, складывала ладони на подоле в скромном жесте. Когда в таком настроении она появлялась в коридорах дворца, младшие служанки теряли сознание, а старшие сбегали, как стайка мышей, замеченных котом. Как гласил слух, за последние семь лет трое из ее подопечных кончили жизнь самоубийством.
На Деане Овийя из Бадерхе лишь раз испытала свой вежливый голос и легкую, чуть сочувствующую улыбку – сразу после того, как Деана появилась в этой части дворца. Они обменялись всего несколькими фразами, причем через переводчика, который владел жестковатым купеческим меекхом, – и сразу поняли, что не полюбят друг друга. Деана никак не могла этого понять: распорядительница Дома казалась совершенно искренней, руки ее, лицо и глаза выражали исключительно заботу. И все же с каждой фразой между ними вырастала ледяная стена.
Естественно, Овийя удивлялась ее свершениям, но одновременно ее переполняло сочувствие к бедной девушке с гор, которую каприз судьбы забросил так далеко от дома. Это ведь ужасно, так внезапно оказаться в большом городе. Улицы, многоэтажные дома, канализация, акведуки… Не ошеломляет ли это ее? Хорошо ли она будет чувствовать себя во дворце? В Коноверине наверняка немало ее земляков, некоторые стражи караванов – иссары, наверняка она чувствовала бы себя лучше среди… Ах, князь приказал, чтобы она жила в Доме Женщин. Конечно же. Я сейчас приготовлю комнаты. Велеть ли расстелить постель на полу? Даже переводчик, толстый чиновник в лавандовом атласе, в этот момент начал потеть и бросать на Деану испуганные взгляды, но старшая женщина была просто-таки оазисом заботы и чувства долга. Кровать может показаться очень неудобной для того… О, да, наверняка иссарам… я верно произнесла?.. иссарам знают о кроватях. Эту одежду странника мы, несомненно, сожжем, пустынные насекомые… э-э, ну да, выстираем. И я пришлю кого-нибудь, чтобы пошили другое.
Дворцовые амри, естественно, в ее распоряжении. Сколько нужно невольниц?
Невольницы…
Деана, конечно, знала, что те здесь есть, но не думала, что их настолько много. Сухи объяснил ей по дороге, что в княжестве три основные группы невольников. Кайхи, или грязные, – нижайшая из них, работают они в шахтах и на плантациях. Аувини, пепельные, – средняя каста невольников, которых обычно используют в ремесленных мастерских, прядильнях и ткальнях. И амри, называемые домашними, – каста, охватывающая невольников, обученных отдельным умениям: учителя языков, доктора, музыканты, повара, личные слуги.
Это среди невольников Роды Войны рекрутировали своих воинов, выбирая молодых парней и безжалостно тренируя их годы и годы, а взамен обещая свободу им и лучшую судьбу для их семей. Невольники работали и на плантациях, пряли и красили шелк, строили, корчевали джунгли, кормили, убирали и подтирали задницы хозяевам. В Коноверине цена человека была числом шей, украшенных невольничьими ошейниками и сгибавшихся перед ним.
Нет. Ей не нужны невольницы. Ни одной.
Конечно. Наверняка в ее селе… она ведь из села, верно?.. в ее селе никто не мог содержать невольников. Это понятно.
Деана впервые видела, как кто-то, невинно улыбаясь, выпускал на нее издевку за издевкой, оскорбление за оскорблением. Словно нашла она на другом конце мира сестру Ленганы х’Леннс по духу.
Деана на половине беседы отвернулась и направилась к окну. Увидела шок и ужас на лицах нескольких стоящих поблизости женщин, но проигнорировала это. Она не была рабыней, запуганной служанкой или княжеской наложницей. Она находилась вне иерархии Дома Женщин, а Овийя из Бадерхе не имела над ней никакой власти. И лучше бы ей это сразу себе уяснить.
