Но это далеко не полная картина того, как максимально продуктивно использовать свои возможности и раскрыть творческий потенциал. В следующей главе мы разберемся с нашей склонностью видеть «иллюзии» и покажем, что на самом деле их нет, существует только обстановка. Это то, что в прошлом связывает восприятие с настоящим.
Глава 4
Иллюзия иллюзий
Итак, мы знаем: сама информация значения не имеет, смысл создаем мы, взаимодействуя с ней. Нужно понять, как контекст, в котором происходит восприятие, определяет то, что мы на самом деле видим. Почему он важнее всего остального?
Представьте 1824 год, Францию и ее грузного, больного подагрой короля Людовика XVIII. Гораздо больше, чем собственное здоровье, его беспокоили жалобы на качество продукции Национальной мануфактуры гобеленов
[30]. Покупатели были недовольны тем, что в торговом зале выбирали ткани насыщенных цветов бургундского вина, сочной зелени, золотого солнца, а дома видели совсем другое. Наверное, раньше это было не важно для короля-центриста Людовика, но в тот момент одной из главных задач двора стало заручиться поддержкой граждан (и доходом от мануфактуры в том числе). Бежавший от Французской революции и гильотины Людовик XVIII вернул трон в 1815 году после разгрома Наполеона при Ватерлоо и пытался восстановить прежнее положение монархии. Именно поэтому королю понадобился ученый, способный выяснить, что же такое происходит с его гобеленами.
Король обратился к Мишелю Шеврёлю.
Молодой французский химик Шеврёль
[31] успел заработать известность в новой на тот момент области мыловарения — производстве мыла из жиров и масел. Мы так привыкли к дешевому и качественному мылу, к его обилию, даже во многих слаборазвитых странах, что нам трудно понять все значение этого открытия — оно не производит особенно яркого впечатления. Но во Франции XIX века человек легко мог умереть от инфекции, до использования пенициллина оставалось еще целое столетие, а промышленное производство мыла только-только начиналось. В те времена уже открытое, но пока не «прирученное» электричество еще не использовали для освещения, поэтому созданная Шеврёлем яркая безглицериновая свеча
[32] прославила его как блестящего изобретателя.
Может, химик и стремился с помощью своих открытий стать промышленником-миллионером, но по характеру он был спартанцем, полностью погруженным в повседневную рутинную работу ученым, которого обожали студенты и уважали коллеги. Похожая на гриву, копна волос Шеврёля с каждым годом становилась все более косматой, и дикая седая шевелюра сейчас напомнила бы нам известный портрет Эйнштейна. Ученый ел два раза в день — в семь утра и в семь вечера, а остальное время проводил в лаборатории. В 86 лет на вопрос об этой странной привычке ответил: «Я уже очень стар, мне так много нужно успеть, поэтому нет никакого желания тратить время на еду».
Когда Людовик назначил Шеврёля на должность директора по краскам Национальной мануфактуры гобеленов, химику не было еще и сорока лет, и ему действительно предстояло многое сделать, чтобы разобраться в происходящем с тканями. Поначалу работа не давала результата: мануфактура выпускала полотна самого высокого качества, лучшие в мире, но что-то совершенно необъяснимое портило их, меняло их физические свойства. Или просто всем так казалось.
Можно представить, как Шеврёль каждый день, минуя четыре колонны, входил в огромное здание, шел сквозь широкий зал под накатывающий волной ритмичный стук ткацких станков и в запертом кабинете думал над загадкой, которую требовалось разгадать. Для такого человека, как он, задача была целью, а цель питала его гораздо лучше, чем еда. Позже Шеврёль вспоминал: «Чтобы исполнить свой долг директора фабрики, мне нужно было изучить два абсолютно разных предмета: первый — сочетание цветов, а второй — химию красок». Во время работы с мылом, чтобы понять, из чего состоят химические соединения и как они образуются, Мишель очень хорошо научился разбивать сложные формулы на составляющие. Именно поэтому загадку красок на мануфактуре он решал дотошным проникновением в самую суть вещей (может быть, именно поэтому Людовик счел его правильным человеком для такой работы — Шеврёль мог не обращать внимания на обманчивый внешний вид нитей и проникнуть в суть химии красителей). Свою профессиональную жизнь ученый проводил в окружении колбочек и спиртовок, он нагревал жиры и масла и анализировал состав, изучая их испарения. Но поначалу эти методы ничего не давали, никакого секрета в красках обнаружить не получалось. Можно только догадываться, до какой степени отчаяния был доведен столь непреклонный на первый взгляд ученый. Предыдущий опыт в области органической химии подталкивал его тщательнее вглядеться в ткани производства парижской фабрики, но вместо этого он направил свой взгляд в иную сторону — на другие материалы.
Он стал искать куски шерстяных полотен, сделанных на других фабриках во Франции и за границей, чтобы сравнить качество. Впрочем, путь был тупиковым: он обнаружил, что ткани парижской фабрики гобеленов, без сомнения, были лучшими. Вероятно, жалобы покупателей связывались не с самими гобеленами. А что, если, подумал Шеврёль, проблема не имеет никакого отношения к химии, и если уж на то пошло, то и к производству? Если загвоздка в самих покупателях? Не в том, что люди сетовали по поводу цветов, а в том, как они их воспринимали, — вероятно, «неправильно»? Поэтому Мишель пригляделся пристальнее к гобеленам, чтобы рассмотреть все вокруг каждого волокна нити. Это было то же самое сырье, да, но других цветов, отличных от тех, что поодиночке были представлены в выставочном зале. Именно в этот момент (и по этой причине) он и раскрыл тайну.
Шеврёль обнаружил, что кризисная ситуация на фабрике не имела никакого отношения к качеству, а была связана лишь с восприятием цвета. Сам материал, состоящий из нитей разного колера, не изменился, но была иной обстановка, в которой покупатели смотрели на ткань. Тона выглядели по-разному в зависимости от того, находились они отдельно или рядом с другими (как на кругах в центре изображения на двух рисунках ниже). «Я увидел, что цветам, расположенным рядом с черным, не хватало энергии, и это было связано с явлением контраста цветов», — так Шеврёль описывал свои соображения. Именно соседство нитей разных оттенков определяло вид каждой из них в составе гобелена. Не объективно, но с точки зрения восприятия каждого, кто смотрел на него. Люди не видели достоверно реальный мир. Конечно, ни ученый, ни кто-либо другой не понимали почему. Во Франции XIX века идея, что цвета могут меняться, не смешиваясь друг с другом физически, была совершенно неприемлема, а уж объяснение, которое мы даем этому сейчас, и подавно. Химия тогда только-только вышла за рамки алхимии и перестала считаться волшебством. Тем не менее было ясно, что виновником всех жалоб, поступивших в адрес фабрики гобеленов, была какая-то причуда, связанная с биологией человека.
