Ожидаемых Батразом вина и фруктов, на которых он специализировался, в свободном распределении Росконтракта, несмотря на долгие обещания, не оказалось. На местах уже начали проявлять предпринимательскую самостоятельность, и большая часть ходовой продукции пошла, минуя централизованное распределение, присущее уходящей эпохе.
Но зато Росконтракт вскоре предложил новый для нас товар — сахар, причём в огромном количестве — от 20 до 40 вагонов.
Батраз не проявил к сахару особого интереса, так как не знал ни конъюнктуры, ни цен. Огромные опасения, правда, совершенно другого рода, возникли и у меня. Вдруг к моменту прихода наших вагонов в городе будет избыток сахара? На сливочном масле немало предпринимателей по причине дефицита, неожиданно перешедшего в избыток, разорились. Так и сахар могут приобрести — по «тепличной» схеме — вёрткие ребята из «Иркутской биржи», имеющие прочные связи с областной администрацией. Дружба с администрацией обеспечивала этой так называемой бирже особую «валюту» — попрочней, чем американский доллар. Этой «валютой» были весьма дефицитные нефтепродукты, в том числе бензин, производимые на мощнейшем в масштабах России нефтехимическом комбинате города Ангарска. Поскольку государственная цена на нефтепродукты была в разы ниже рыночной, то продавать продукты для области хозяева биржи могли и по заниженным ценам, не забывая, конечно, и про свой, как выяснилось позже, немалый «припёк». Вино не являлось товаром первой необходимости, и его по этой схеме не завозили. Не заморачивались они особо и на рыбе, не хотели, по-видимому, связываться со скоропортящейся продукцией. Сахар же совершенно другое дело. По идее он, будучи социально значимым в преддверии сезона заготовки ягод, должен быть их товаром. Но, с другой стороны, если они и привезут сахар, то ниже устоявшихся рыночных цен продавать его вряд ли будут. Бескорыстие, активно проповедуемое в социалистическую эпоху, с наступлением либеральной свободы моментально испарилось.
После этих быстро промелькнувших мыслей я решил играть почти по максимуму и согласился заключить, как всегда рискованный, договор аж на 35 вагонов; в денежном выражении это была огромная по тем временам сумма, но сейчас она может показаться весьма и весьма скромной — настолько подешевел рубль: если для простоты восприятия её выразить по курсу 2013 года, получится более двух миллионов долларов, а по курсу начала 2014 года — уже менее полутора миллионов. И ведь рубль продолжает катиться вниз, как с ледяной горы, с ускорением, полученным от украинских событий.
Как тут снова не вспомнить «юбилейную» столетнюю давность — переломный рубеж в истории России, с которым целый век сравнивали уровень развития экономики (особенно в советское время), — стабильный 1913 год и трагический 1914-й, когда при вступлении в Первую мировую империю подстерегла военная и экономическая катастрофа. Неужели экономическая пропасть подстерегает нас и ровно сто лет спустя?
В сахарную пору 90-х годов, полную надежд на хорошее будущее и для себя, и для окунувшегося в рынок всего Советского Союза, подписывая рискованный договор, я рассуждал арифметически просто. Всё же сахар не рыба и не масло, хранится намного проще — лечу в Иркутск организовывать предстоящую приёмку и хранение более двух тысяч тонн ранее незнакомого продукта.
В накуренном салоне самолёта, больше похожем на дешёвый кабак, дорвавшаяся до свобод публика галдела так, что казалось, ещё немного, и она пойдёт в последний пляс с битьём иллюминаторов для остроты ощущений. Я был готов к такому шестичасовому «комфорту». Поэтому надел тихие наушники, из сырой марли сделал подобие воздушного фильтра для дыхания и погрузился в недалёкие воспоминания.
Вспомнилось, что ведь и я легко мог быть в активе биржи, а может быть, даже и её председателем, и в хорошей компании проворачивать самые хитрые бартерные сделки. Покупал бы товары, подчас не выходя из кабинета, за нефтепродукты, выделяемые по так называемым областным квотам, а не мотался бы по всему Советскому Союзу от Камчатки до Таджикистана в поиске товара и не натыкался бы на рогатки, вольно или невольно подстроенные новоявленной биржей. Особенно неприятная ситуация в ту пору создалась с поставкой микроволновых печей.
В Иркутске в начале девяностых они были на вес золота. Я находился в Москве по делам и знал, где находится завод микроволновых печей, но напрямую, через отдел сбыта, пробиться туда было практически невозможно: там у них уже куча своих клиентов, своих знакомых, с которыми сложились хозяйственные связи и личные отношения. Тогда я подумал о том, кто на заводе мог оставаться в стороне от «хлебного каравая» реализации продукции, но хотел бы тоже принять участие в его дележе, и позвонил главному экономисту. Рассказал при встрече, что я в недавнем прошлом его коллега, работник фактически родственного предприятия. Предложил ему представить меня в отделе сбыта своим родственником и походатайствовать, чтобы нам отпустили микроволновки, естественно, с учётом его интереса. И главный экономист завода с удовольствием выполнил несвойственную для него функцию, свёл меня с руководством отдела сбыта, и мне, как его «родственнику», отпустили немалое количество, чуть больше вагонной партии, микроволновок. Часть из них мы погрузили в вагон, где сопровождающим ехал опять же Гайда, но уже не один, а с другим моим родственником, Николаем; часть отправили на новеньком КамАЗе, который как раз в это время приобрели в Москве.
Однако в коммерческих делах время играет немалую роль: пока мы добывали и везли микроволновки, в Иркутске появились конкурентные печи, и реализация застопорилась.
«Вражеские» печи были приобретены по самой хитрой схеме, а именно выменяны на нефтепродукты из областной квоты (такие операции назывались бартерным обменом или попросту бартером). А потому цена их была существенно ниже, а прибыль много выше нашей, так как наценка на нефтепродукты была огромной.
В иной ситуации, встретившись с таким хитрым игроком, можно было бы и разориться. Но в микроволновки была вложена только часть уже немалых собственных средств, а кроме того, на всех парусах на выручку по штормовому океану рынка спешила подстраховывающая бизнес, запущенная заокеанскими архитекторами перестройки безудержная инфляция.
Вряд ли кто-то из сегодняшних «биржевиков» знает, что у самых истоков создания их организации были мы с другим изобретательным производственником Вениамином Киршенбаумом.
У него дома на самой заре перестройки обсуждали мы почти фантастическую для той поры идею создания первой в Иркутске биржи. В Москве кое-какие шевеления в данном направлении уже начались. Был в нашей компании ещё и Борис Драгилев, традиционно отдыхающий летом в Иркутске на старенькой родительской дачке. В ту пору у него ещё не было авторских спектаклей одного актёра, хотя бардовские песни в собственном исполнении не раз звучали даже по центральным каналам радио и телевидения. Был он и весьма эрудированным кандидатом технических наук, правда, столицу покорял не формулами, а гитарой. Интересно, что, имея хорошую квартиру в центре Москвы и престижную иномарку, в Иркутске он ностальгически хотел оставаться в атмосфере детства. Жил в тесной насыпной дачке с родителями, а позже только с мамой и братом и при этом ездил на стареньких допотопных папиных «Жигулях» с почти старинными чёрными номерами. Не раз приходилось спасать его заглохшее авто, посылая механиков, а иногда и запасной современный автомобиль, на какой-нибудь оживлённый перекрёсток. Во всём остальном, кроме этой причуды, Борис был очень даже продвинутым москвичом.
