Признание
Славил рыцарь честь и шпагу…
Геннадий Гайда
Как рыцарь славил честь и шпагу,
Он слово русское берёг,
Как будто в детстве дал присягу
И словоблудию бумагу
Не сдал в пожизненный оброк.
Он громкой славы не стяжал,
Не в моде ныне честь и лира.
Но словом острым, как кинжал,
Пронзал он пошлость, и дрожал
Слуга сбесившегося мира.
Я поначалу сам гонцом
Врывался в царские палаты.
Был легковерным я юнцом,
Но он духовным стал отцом,
Мне отковав кинжал и латы.
Но вернёмся к объединению Усть-Ордынского автономного округа и Иркутской области.
Наша миссия была в работе с населением посредством великого русского поэтического Слова. Кроме этого несколько раз за Словом следовало и наше угощение, в основном пиццами и пивом собственного производства. Характерно, что у бурят в сёлах культура существенно выше, чем у нас. Несколько раз концерт затягивался из-за ответов на вопросы. И мы призывали тех, кто устал, пойти покурить и выпить пивка. Народу выходило немного — и, что интересно, никто не прикасался ни к еде, ни к пиву, пока не подтягивались к столам все оставшиеся. В русских сёлах наоборот — многие норовили покинуть зал пораньше, чтобы приложиться к пиву, не дожидаясь остальных односельчан. И поэзию слушал бурятский народ внимательней, и слёзы наворачивались у многих на глаза, когда звучало, например, блистательное стихотворение Юрия Кузнецова «Отцу»:
Что на могиле мне твоей сказать?
Что не имел ты права умирать?
Оставил нас одних на целом свете,
Взгляни на мать — она сплошной рубец.
Такая рана — видит даже ветер!
На эту боль нет старости, отец.
На вдовьем ложе памятью скорбя,
Она детей просила у тебя.
Подобно вспышкам на далёких тучах,
Дарила миру призраков летучих –
Сестёр и братьев, выросших в мозгу…
Кому об этом рассказать смогу?
Мне у могилы не просить участья.
Чего мне ждать?..
Летит за годом год.
— Отец! — кричу. — Ты не принёс нам счастья!..
Мать в ужасе мне закрывает рот.
Интересно, что в вузах с большим интересом внимают поэтическому слову не филологи и уже тем более не журналисты, а медики, где, кстати, тоже немало молодёжи восточных кровей.
Далее мы узнали и другие национальные особенности. У бурят практически нет брошенных детей и беспризорников. Чтят они и национальные праздники, у многих на этот случай есть и соответствующие одеяния. А у кого из наших людей есть русская национальная одежда? Только у актёров в запасниках. Таится ещё, слава Богу, бурятский национальный дух и в их родном языке. Именно оттуда он и выплёскивается наружу, сберегая традиции. Жаль только, что на глазах тает количество носителей языка. Боюсь, что с объединением процесс угасания их культурной самобытности и языка пойдёт ещё активнее.
Совсем недавно, лет через пять после объединения, были мы снова в Усть-Орде, и… народ на выступление собрался очень плохо. Может быть, потому, что клуб на ремонте, а может, как вещал Горбачёв, «процесс пошёл». Он, правда, не уточнял — куда пошёл. Оказалось, к культурно-национальной деградации:
Мы с вожделением грызём,
Как в басне, корни у культуры.
Могуч был дуб, но мы дожмём –
Крылов писал свинью с натуры.
Поэтов русских наизусть
Учили в годы коммунизма,
А нынче, вынув душу, Русь
Хоронят слуги глобализма.
Несут покойную, и вдруг
Дурак плясать на гроб взобрался.
Все в пляс пошли — за кругом круг…
В живых один из ста остался.
Неслучайно немалая часть бурятской интеллигенции не ожидала ничего хорошего от объединения и была категорически против. Столица Бурятии Улан-Удэ накануне объединения буквально бурлила. Убеждать интеллигенцию было даже рискованно. Один православный батюшка за усердие в этом вопросе, с подачи влиятельных местных чиновников, поплатился даже саном, который ему, правда, вернули через несколько лет, но моральные и карьерные издержки оказались немалые.
Этот батюшка был, пожалуй, самый эрудированный и боевой среди своих собратьев. Он множество раз бывал в Чечне и, по слухам, должен был стать главным священником Российской армии. Но не защитило его высокое светское начальство, включая губернатора Иркутской области и одного могущественного министра российского уровня, которые, собственно, и просили оказать всемерную помощь в объединительном процессе. Обжёгшись на капризе церкви по поводу уже согласованной кандидатуры, не стали вводить в армии и эту должность.
Моё участие в выполнении правительственного задания было намного скромнее. В столицу Бурятии нас не послали, и всё обошлось без преследований, и, даже наоборот, вместе с просветительской и меценатской деятельностью было отмечено, как я уже говорил, высокой наградой — знаком «За заслуги перед Иркутской областью».
Вручённая мне награда имеет ещё и денежный эквивалент в виде заметной ежемесячной доплаты к пенсии. Это, что ни говори, подчёркивает её значимость, близкую к высшей местной награде — к званию почётного гражданина.
Можно, конечно, задать ехидный вопрос, не ради ли награды я участвовал в процессе объединения, возможно, губительного сегодня для культуры автономии. Нет и ещё раз нет. Награду я не ждал да и объединяться особенно не призывал. А вот показать вершины русской поэзии, когда знаешь, что тебя ждут хоть и административно организованные, но всё же полные залы, от ста до пятисот человек, я считал своим долгом.
Со стихами и музыкой проводил я и свои избирательные кампании. И пусть оба раза занимал только второе место, но зато не врал, не сулил несбыточного и боролся поэтическим словом за настоящую русскую культуру, а заодно и за, увы, покрытые лихом равнодушия души избирателей.
Особенно отличились подлостью многие выборные активисты, получавшие деньги у меня и у моих соперников, а также приглашённые из других городов жуликоватые политтехнологи со своими безумно дорогими, но совершенно непрофессиональными штабами. Во всяком случае, штаб из шести человек, нанятый мной в 2009 году аж за пять миллионов рублей, через пару недель пришлось гнать, но обещанный возврат хотя бы части 50 % предоплаты от московского господина Маркелкина, поставляющего явный брак, так и не получил. В общем, недёшево поплатился за глупость участия против своих убеждений в выборном фарсе.
Величина затрат у большинства кандидатов колебалась тогда от 10 до 20 миллионов рублей, а место в списке партий стоило до одного миллиона долларов. Благо что и во время предвыборной кампании я активно продолжал просветительскую деятельность. Всегда на моих выступлениях звучали стихи, а нередко и музыка.
