Начнём с того, что, как я уже говорил, условия хранения рыбы в Петропавловске-Камчатском были не идеальные. Если бы сразу всё в самолёт, мигом в Иркутск, если бы ждали холодильники… Но интервал поступления продукции в склад, где поддерживалась относительно подходящая температура, от начала до конца операции по добыче сорока тонн составил более недели. И, конечно, внешний вид товара немного пострадал. Примерно половина самолёта была загружена различной рыбой, а вторая — красной рыбой в рассоле, так называемыми пресервами, в пятикилограммовых банках. До той поры я не знал, что такое пресервы, ну а в Иркутске красную рыбу в таких больших банках мы никогда и не видели.
Условия хранения в грузовом самолёте тоже, в общем-то, были не соответствующие, поэтому говорить о том, что продукцию мы доставили сверхкачественную, не приходится. Хотя на вкус она испорченной не была, но по консистенции всё-таки уже заметно отличалась от той, что мы дегустировали на Камчатке. Нужно было спешить с реализацией и срочно найти соответствующие условия для хранения.
Самые подходящие холодильники были в организации, которая называлась «Иркутскрыба», но они, как нас заверили, и так полны, да и ценник зашкаливал. Думается, свою роль в том, что мы не смогли договориться с «Иркутскрыбой», сыграл и «классовый» фактор: они ещё оставались в рамках социалистического сознания, а мы уже вступили в капитализм, то есть работали на себя. Отказать «буржуям», да ещё таким чуждым, как я, с учёной степенью, да ещё вторгшимся в их торговое пространство, или задрать цену — это было очень даже по-советски.
Выручили нас естественные погодные условия: ноябрьский морозец помог рыбе не испортиться в обычном складе, хотя условия хранения и были не гостовские. Ну что делать? Продукция свой товарный вид всё же понемногу теряла, и в магазины её начали брать неохотно.
Да и легко сказать «брать в магазины»! Связей в торговле нет, рыночные отношения ещё не сложились, торговля ещё под контролем властных структур, где на подобных нам предпринимателей смотрят косо…
Но на ловца, как говорится, и зверь бежит, если сильно стараться. Именно в этот сложный момент, на дне рождения одного из моих родственников, я совершенно неожиданно познакомился с Александром. Разговорились, и выяснилось, что этот человек до недавнего времени трудился как раз в «Иркутскрыбе», а сейчас по стечению обстоятельств находится без работы. Это была своевременная находка! Ведь он знал и рыбную организацию, и магазины, с которыми она работала. Вот так, без целенаправленного поиска специалиста, случайно, на дне рождения, я нашёл нужного человека, и назавтра он уже работал со мной. Работает он в фирме и сегодня, более двадцати лет спустя.
Александр быстро выяснил, что можно сделать с внешним видом рыбы. Оказалось, её можно коптить. Копчёная рыба принимает товарный вид, и совесть наша чиста, поскольку параметрам для первичной переработки продукция полностью соответствовала.
Договорились непосредственно с не очень загруженным работой коптильным цехом, минуя начальство «Иркутскрыбы». Каждый день они на пределе сил делали, сколько могли. Оплачивали мы наличными по секрету от дирекции. Александр развозил рыбу по знакомым ему магазинам. Так начался процесс реализации.
Выполнение заказов по секрету от начальства в ту пору процветало почти на всех доживающих свой век предприятиях. Так, например, «тренер»-директор заказывал очень непростые пресс-формы для пластмассового литья непосредственно через бригадиров в инструментальных цехах радиозавода и завода тяжёлого машиностроения. Тем не менее даже инструментальные цеха, оснащённые сверхдорогим прецизионным (особо точным) импортным оборудованием, продержались недолго. Рынок ширпотреба, а значит, и оснастки для его производства, победил Китай. Он, кстати, очень охотно, но дёшево скупал и эти дорогие станки, как правило, немецкого производства. Наши рабочие, даже высочайшей квалификации, которые были бы нарасхват в любой стране, остались совершенно не у дел. Не многим из них повезло с родственниками в Израиле или ещё где-либо подальше от нашего беспредела и жадных до добычи неприбранных кладбищ.
Но вернёмся к рыбе насущной, позволяющей как минимум выжить бывшему машиностроителю, кстати, со специальностью «металлорежущие станки и инструменты», а не пойти вслед за заводами в небытие по пути обнищания.
Первое рабочее место моего нового помощника Александра было на подоконнике кабинета того предприятия, где я ещё работал. Он забегал ко мне, рассказывал, как идут дела, сколько и куда он распределил продукции, оставлял какие-то документы, фактуры…
Вскоре стали поступать из магазинов немалые деньги. Кассы своей у нас, естественно, не было, счётных машин тоже. Деньги перекочёвывали домой, где их считали жена и её мама. Процесс счёта, складирования, хранения денег (хранились они в коробках — в шкафах и на шкафах) был сам по себе очень утомительным, требовал много трудозатрат и занимал массу времени. Никогда не знал, что переработка денег — это тоже работа, причём немалая.
Но праздновать победу было ещё рано. Крайне медленно, вяло шли пресервы. Эти пятикилограммовые банки (я уже говорил, что в Иркутске раньше таких не видели) были весьма недешёвые, и целиком их брали редко. Во многих случаях в магазинах приходилось вскрывать банки, вынимать рыбу из рассола и продавать на развес, что было весьма хлопотно. Уже началась зима, время шло к Новому году и к слишком крутым, опасным для банок, рождественским и крещенским морозам.
Я судорожно искал подходящие склады. Кроме «Иркутскрыбы» они были и на мясокомбинате. Заместитель директора по коммерческим вопросам подготовил даже договор хранения, но без одобрения директора подписать не решился. Отец, увы, категорически отказался использовать родственные отношения в частнокоммерческих целях. Аргументы о хорошей оплате за хранение, о взаимовыгодности сотрудничества разбились об исторический пример, а может быть, и миф. Когда сын Сталина попал в плен к немцам в годы войны и они предложили на него выменять пленного немецкого генерала, Сталин сказал, как отрубил — кратко и ёмко: «Солдат на генералов не меняю».
Так же и в отце, в его личной скромности и кристальной честности всегда чувствовалась сталинская закваска. Весьма нравилось отцу и стихотворение Ю. Кузнецова «Тегеранские сны», где Коба предстаёт более мудрым и могущественным, чем Черчилль и Рузвельт:
Вдали от северных развалин
Синь тегеранская горит.
— Какая встреча, маршал Сталин! –
Лукавый Черчилль говорит. –
Я верю в добрые приметы,
Сегодня сон приснился мне.
Руководителем планеты
Меня назначили во сне.
Конечно, это возвышенье
Прошу не принимать всерьёз…
— Какое, право, совпаденье! –
С улыбкой Рузвельт произнёс. –
В знак нашей встречи незабвенной
Сегодня сон приснился мне.
Руководителем вселенной
Меня назначили во сне.
Раздумьем Сталин не смутился,
Неспешно трубку раскурил:
— Мне тоже сон сегодня снился –
Я никого не утвердил!
Я, будучи в большей мере антисталинистом, хоть и был возмущён позицией отца, как всегда, в принципиальных вопросах не схожей с моей, но постарался понять и его, семидесятилетнего, но вполне ещё крепкого директора уходящей навсегда эпохи. Эпохи полуголодного талонного существования и грандиозных свершений, оплаченных, увы, надорванным генофондом нации. Унаследованный от царской России запас прочности населения позволил выдержать ад революции, двух войн и надрыв пятилеток. Больше с тех пор по бизнесу к отцу я никогда не обращался, хотя директорствовал он ещё три-четыре года.
