Свет в прихожей включался автоматически, и я приступил к тому, что нуждалось в моем руководстве.
— Температура в гостиной?
Ничего не произошло. Умный дом воспринял фразу как команду и ждал продолжения. Я раздраженно закатил глаза.
— Какова температура в гостиной? — На сей раз используется вопросительное слово.
— Девятнадцать градусов по Цельсию, — тут же ответил компьютер.
— Подними до двадцати двух.
Мой слух мгновенно уловил тихий гул заработавшего кондиционера.
— Наполни ванну. На две трети. Температура воды — тридцать семь градусов.
— Количество пены? — уточнил компьютер.
— Третий уровень. Одно полотенце для тела. Один комплект пижамы, умеренно подогретый, — продолжал раздавать указания, походя к шкафу.
Сняв с выдвинувшейся мне навстречу полки заказанное белье, шагнул в ванную. Настало время процедуры, которую можно позволить себе лишь раз в десять дней.
В шкафчике под зеркалом много флаконов и баночек, наличие которых в ванной комнате никого не удивит, но при этом истинное их назначение мало кому известно. Достаются две такие баночки и ставятся на стеклянную полку. В одной — густая мазь малоприятного коричневого оттенка. Она щедро наносится мной на висок, постепенно спускаясь ниже, вдоль линии уха, к краю челюсти. Потом процедура повторяется со второй стороной лица. Дальше на очереди — лоб и подбородок. Положено выждать две минуты, прежде чем смывать мазь почти прозрачной жидкостью из флакона. Тщательно вытеревшись полотенцем, внимательно смотрю на себя в зеркало.
На лице начинают постепенно проявляться тонкие углубления, словно шрамы, обрамляющие его со всех сторон. Приложив к ним обе руки — большие пальцы внизу, на подбородке, средние и указательные — выше, в районе висков, медленно снимаю лицо. Точнее сказать, маску, усовершенствованную настолько, что от настоящего лица ее не отличишь — ни на цвет, ни на ощупь, ни по капелькам пота, проступающим на лбу, ни по их отсутствию в жаркую погоду. Плод идеального труда искуснейшего специалиста. И даже не одного, ибо изначальный рисунок создавал первоклассный художник, предварительно тщательно изучивший мое лицо. Мое подлинное лицо. Женское.
Глаза, понятное дело, те же, стального серого цвета, и ресницы в маске тоже собственные: не очень длинные, не завиваются кверху, в общем, не выдают свою хозяйку излишней женственностью. А вот линия бровей уже иная, вразлет, в отличие от тех, что на маске, густых и менее изогнутых. Подбородок сузился, изменилась форма носа: у маски он крупнее, крылья пошире, в то время как мой настоящий — чуть-чуть вздернутый. Цвет кожи ощутимо бледнее — не только из-за постоянного пребывания под маской, я вообще от природы не смуглая. Словом, иное лицо, иные черты, иной пол — все иное.
Из-за горячей воды, заполняющей ванну, зеркало запотело. Аккуратно опустив маску в посудину со специальным раствором, я протерла стекло рукавом и осторожно коснулась подушечками пальцев отражения собственного лба. Медленно провела рукой вниз, «по щеке». Иногда мне кажется, что я начала забывать этот образ, настолько привычным становится тот, второй.
Замдиректора тюрьмы был прав, говоря о том, что пратонцам на Новой Земле лучше иметь сыновей. Когда-то давно, во времена Второй межзвездной экспансии, люди селились небольшими группами на казавшихся пригодными для жизни планетах. Вроде бы они даже получали под это дело неплохие субсидии, поскольку таким образом земное правительство выясняло, какие из новых миров подходили для более основательного заселения. Пратон был одной из таких планет. Кислород, жидкая вода, вполне сносная для человека температура — казалось, все прекрасно. Но вскоре на планете обнаружились источники сильного радиоактивного излучения непонятной природы. Многие мигранты умерли, остальные спешно перебрались к своим собратьям, обосновавшимся на других, более благополучных звездах. И лишь позднее выяснилось, что то воздействие, которому успели подвергнуться пратонцы, возымело определенный генетический эффект, проявлявшийся исключительно у девочек. Это было не уродство, не болезнь, можно даже сказать, наоборот, подарок природы. Пратонки обладали своего рода сверхспособностями, пускай не слишком внушительными, но все же недоступными обычным людям. Способности были связаны с мозговыми функциями и проявлялись у разных женщин неодинаково. Наиболее распространенным вариантом был телекинез. Не мощный, но позволявший передвинуть не очень тяжелый предмет на десять-пятнадцать сантиметров.
В чем же проблема, спросите вы. Проблема, как и в большинстве случаев, в людях. Наука до сих пор не могла объяснить причину феномена пратонцев, и необычная природа их — наших — способностей не давала покоя как правительству Новой Земли, так и профессорам всех мастей. Раскрыть секрет телекинеза и подобных ему явлений, объяснить и научиться воссоздавать то, что согласно известным законам физики должно лежать в плоскости невозможного, — это считалось задачей планетарного значения. Поэтому пратонок брали в оборот и вынуждали регулярно проходить всевозможные проверки, сканирования, облучения и томографии. Это не только существенно ограничивало их жизнь, но и имело пагубные последствия для здоровья. Однако правительство не отступало, считая, что здоровьем немногочисленных представительниц генменьшинства можно пожертвовать ради того, что считалось интересом человечества в целом.
Моя мать этих проверок не выдержала — умерла в возрасте тридцати шести лет при средней продолжительности жизни в сто двенадцать. Но прежде успела принять меры, чтобы оградить свою дочь от такой же судьбы. Использовав различные связи, в том числе знакомства моего отца, выдающегося исследователя-физика, а также наладив контакт с не самыми законопослушными дельцами, она сумела организовать для меня, тогда еще ребенка, новые документы и… новое лицо. И с Северного континента на Южный вместе со своими родителями переселилась уже не Саманта, а Сэм Логсон. Даже опознавательную систему, основанную на отпечатках пальцев, удалось обмануть: помимо маски я получила столь же виртуозно сделанную «перчатку», неотличимую от подлинной кожи. Со временем все это пришлось обновить, но старые связи сохранились, так что с особыми сложностями повторный процесс сопряжен не был.
Убитый горем отец бросил государственную службу, не прислушавшись к тщетным попыткам начальства отговорить его от этого шага. Своими изобретениями он продолжал заниматься в домашней лаборатории и, можно сказать, нашел утешение в работе, хотя мать пережил только на десять лет.
Они ушли, а я осталась жить и ненавидеть эту планету всеми фибрами души. Вот только деваться отсюда мне было некуда. Нет, на Митос или Истерну, наши заселенные спутники, можно было отправиться без особого труда. Вот только смысла это не имело, поскольку по сути я бы перебралась в провинцию все той же Новой Земли.
А вот с полетами на расстояние, превышающее полмиллиона километров, дело обстояло сложнее. Дороговизна — это еще не самое худшее. Благодаря своим многочисленным изобретениям отец успел скопить кое-какой капитал, и я могла позволить себе дорогостоящий перелет в другую звездную систему. Беда заключалась в том, что получить билет на подобный полет можно было, лишь благополучно пройдя медкомиссию. Оная должна была подтвердить, что состояние здоровья пассажира пригодно для продолжительного космического путешествия. И все бы ничего, вот только в ходе проверок непременно выявили бы мой истинный пол.
