– Да, потом она часто опять приходила и все спрашивала, не вернулись ли вы в Париж, потому что она хотела писать вам, чтоб известить о какой-то интересной новости, но не знала, куда адресовать письмо, – говорила она. Несколько месяцев она являлась сюда аккуратно каждую неделю. А потом ее визиты вдруг прекратились – и вот опять, третьего дня, она приходила… но бледная, слабая, худая, как будто встала после тяжелой болезни.
– Хочешь избавиться от большой опасности, которая может стоить тебе головы… ведь у тебя она одна… Ты, конечно, не захочешь расстаться с ней? – важно спросил Кожоль, без зазрения совести игравший на слабостях Жаваля.
– О, говорите! – умолял трактирщик, у которого тотчас заплясали колени.
– Я подозреваю, что эта дама замышляет какой-то политический заговор, в который ты против воли можешь впутаться.
– Да, да… совсем против воли, будьте уверены, – пробормотал Жаваль.
– Итак, если эта дама явится опять?
– Я прогоню ее! – крикнул поспешно трус, желая поусердствовать.
– Ах нет! Берегись прогонять ее, потому что в таком случае Директория расстреляет тебя, заподозрив, что ты хочешь отвести от заговорщиков опасность.
– Так как же мне поступить? – шепнул хозяин, у которого от двойной напасти – гильотины и расстрела – мороз пробежал по спине.
– Ты вежливо примешь даму, но ни слова не скажешь о том, что я здесь.
– Хорошо.
– Потом скажешь ей, что один из новых друзей… жилец, на короткое время занявший номер у тебя… известил тебя о моем скором прибытии в Париж.
– Слушаю.
– И ты возьмешь ее адрес, чтоб сейчас же дать знать, когда я приеду.
– Это все?
– Да, покамест. Итак, осторожность, Страус… или – крак! – голова отскакивает на двадцать шагов! Или – пиф-паф! – двадцать пуль в живот! Что расстраивает самое крепкое здоровье! Ты хорошо понял?
Жаваль молча кивнул, потому что все эти подробности о «крак!» и «пиф-паф!» внезапно иссушили ему горло.
– Если ты не понял, Страус, то прошу, умоляю тебя, спроси – и я еще раз повторю свои инструкции… иначе я буду в отчаянии, если какое-нибудь недоразумение будет стоить тебе жизни, – подтвердил Кожоль, забавлявшийся глупостью простака-хозяина.
– Я приму ее вежливо, ничего не скажу об вашем визите и спрошу ее адрес. Видите – я понял? – ответил, как вытверженный урок, без запинки, Жаваль: новый припадок страха опять развязал ему язык.
– Прощай, Страус. Выкажи мудрость змеиную… потому что Директория следит за тобой, – проговорил Пьер на прощанье.
У несчастного Жаваля не осталось сил проводить его. Он опустился в изнеможении на один из ларей в прихожей и, жалостливо охая, говорил:
– Но, Боже милосердный! Директория глаз с меня не спускает… так и торчит возле меня.
А Кожоль продолжал между тем свой путь к улице Мон Блан, рассуждая:
– Если Бералек забыл Елену, то она, напротив, любит его больше прежнего и очень желает его видеть.
Сделав шагов десять, он остановился в раздумьи.
– Какая же это интересная новость, которую мадемуазель Валеран желает сообщить Ивону? – прошептал он.
Против воли он чувствовал смутное беспокойство. Он боялся, что, заняв место друга, навлек на Ивона какое-нибудь несчастие.
– Ах! – решился он. – Я узнаю в чем дело. Если Жавалю удастся получить адрес, я увижусь с Еленой прежде, чем она отыщет Бералека.
Остановившись в начале улицы Мон Блан, Пьер задумался о другом деле.
– Теперь, – произнес он, – надо узнать, что связывало несколько лет назад Сюрко и его соседа Брикета.
Через несколько минут Кожоль входил к вдове, которая на этот раз сидела за конторкой в лавке.
– Хозяйка, вот этот гражданин приходил вчера за заказом Пиктюпика из Ренна, – доложил приказчик, узнав молодого человека.
– Но, гражданин, – возразила вдова, – тут, конечно, какая-то ошибка, потому что я не получила заказа из Ренна и никогда не слыхивала о Пиктюпике.
– Как? А он писал, что был другом вашего мужа и покойного Сюрко. Через него я узнал даже, что Брикет и парфюмер были закадычные друзья. «Ты увидишь, – говорил он мне, – это – Орест и Пилад, Кастор и Полукс, два пальца на одной руке… никогда никакого разлада не было между ними!»
– Это правда, – отвечала галунщица. – Они всегда жили дружно… не считая одной ссоры, продолжавшейся два дня, не больше, потому что Сюрко сознался, что был неправ.
– О, вероятно, по чистым пустякам… какое-нибудь денежное дельце? – спросил Кожоль, весь внимание.
– Конечно, да: дело шло всего лишь о найме погребов.
Услыхав, что вдова говорит о найме погребов, граф едва удержался от торжествующего возгласа.
– Ага! – сказал он. – Ваш покойный муж хотел снять погреба парфюмера?
– Нет, совсем наоборот: Сюрко хотел снять наши великолепные поместительные погреба. До нас дом принадлежал одному свечному фабриканту, которому нужны были эти просторные подвалы, для его производства. Для нашей же торговли они были совершенно бесполезны, и мы не знали, что с ними делать.
– Гражданин Брикет, по-видимому, не любил выпить.
– И то. Для нашего запаса вина довольно было самого маленького погребка. А остальные стояли пустые, когда Сюрко предложил однажды отдать их ему внаем, на что Брикет с радостью согласился.
– Как! Сюрко понадобилось столько погребов для его косметического магазина? Это меня удивляет.
– О, тут и речи не было о магазине. В ту эпоху – это было во время Террора – Сюрко, имевший многочисленных друзей и покровителей в Комитете общественной пользы, ожидал, что ему дадут не помню какой подряд для войск. Предвидя, что ему будут нужны обширные помещения для будущих продуктов, он вспомнил о наших погребах – они ведь очень поместительны и идут до самых подземелий глухого переулка Тэбу. Вот Сюрко и сделал предложение, а Брикет принял его. Ударили по рукам, как водится между старыми друзьями… и дело было в шляпе…
– Да, как будто нотариус скрепил его, – прервал Кожоль, смеясь.
– К сожалению, нет. Брикет лучше бы устроил это дело у нотариуса. Мы замуровали вход с нашей стороны, Сюрко пробил его с своей – и Брикет и я аплодировали себе, устроив выгодное дельце. Но, недели две спустя вдруг является Сюрко и объявляет, что подряды, на которые он надеялся, прошли мимо его носа, и погребов наших ему не нужно. Брикет побагровел от досады как рак; но ведь бумаги мы не подписывали, и пришлось проглотить пилюлю. Впрочем, Сюрко был довольно честен. Он переделал все по-прежнему и предложил порядочное вознаграждение, поэтому Брикет согласился взять назад свои погреба. Это единственная ссора, возмутившая их дружбу.
– Так что, эти погреба и теперь при вас и вы не знаете, как употребить их? – спросил граф, с любопытством слушавший рассказ.
