Когда шум от лошадиных копыт затих вдали, проводник поднял Елену.
– В дорогу, – сказал он. – Опирайтесь на мою руку.
Молодая девушка сделала несколько шагов по вязкой земле.
– Что у вас на ногах? – спросил Шарль.
– Одна крестьянка из Пуансе уступила мне свои деревянные башмаки.
– И я вижу, что вы не привыкли к этой обуви. Надо, однако, двигаться скорей, если мы хотим до рассвета уйти подальше от синих. Завтра они обрыскают все соседние деревушки, отыскивая женщин, скрывшихся от них ночью.
– Я попробую идти быстрее, – отвечала Елена, не привыкшая во время скитаний с вандейской армией к переходам пешком.
– Хорошо, – отозвался Шарль, пускаясь в путь.
Мадемуазель Валеран остановила его.
– Но мы, кажется, направляемся не в сторону Монтуара? – сказала она.
– А что вы хотите делать в Монтуаре?
– Разве не туда должна прийти вандейская армия после перехода через Луару? Мы двинулись прежде, а в ночь войны, избавившись от Клебера, должны присоединиться к нам.
– Кто вам это сказал?
– Мой дедушка.
– Он обманул вас.
– Дедушка никогда не лгал, – сухо возразила девушка, помня честное слово господина Валерана.
– Он обманывал вас, повторяю это. Чтоб вы покинули город, он мог наговорить бог знает что о Монтуаре, но он знал, что Савеней будет его могилой.
Этих слов довольно было, чтоб Елена разгадала всю истину. Она поняла, что последний поцелуй деда был прощальным.
– Идем дальше, – сказал Шарль.
Мадемуазель Валеран не трогалась с места.
– Я хочу вернуться в Савеней, – холодно сказала она.
– Вас ждет там смерть.
– Я хочу увидеть дедушку.
– Вероятно, ваш родственник уже пал в битве. Он поручил мне охранять вас, и я должен повиноваться.
– Вернемся в Савеней, – повторяла Елена. – Я не сделаю и шагу в другом направлении.
Со стороны города все еще раздавалась пальба и темное небо загоралось красным заревом. То были уже не молнии, изрыгаемые пушками, пожар охватил строения.
– Посмотрите сами, – сказал Шарль. – Возвращаться в Савеней теперь – просто безумие. Республиканцы зажгли предместья.
– В таком случае я иду одна, – ответила вандеянка, волю которой не могли сломить все невзгоды войны.
Молодой человек с минуту колебался.
«Нет, – подумал он, – спасу ее против ее воли». Прежде нежели Елена могла заподозрить его желание, он схватил ее поперек тела, поднял на руки и побежал по полям. Елена пыталась сначала сопротивляться, но почувствовала бесполезность своих усилий. Не обращая внимания на ее крики, Шарль продолжал свой путь, как будто нисколько не стесняясь ноши.
Скоро тело девушки отяжелело в его руках. Истощенная горем и чрезмерной усталостью, мадемуазель Валеран лишилась чувств.
Когда она пришла в себя, начинало рассветать.
Она лежала в одной из тех кроватей, в форме шкафа, которые украшали в то время хижину всякого нижнебретонского крестьянина.
Рядом слышались два голоса.
Девушка из осторожности не двигалась, чтоб услышать разговор.
– Где ты нашел это создание? – спросил один.
– Я привел ее из Савенея. Синие осадили белых: готовилось ожесточенное сражение. Чтоб избавиться от западни, где не хотелось оставлять своих костей, я вызвался проводником, и мне поручили охранять эту женщину.
– Хорошенькая, честное слово! Тебе везет.
– О! Я только здесь при лампе заметил ее красоту.
– Э, хитришь!
– В самом деле! Там, как понимаешь, нам огня не дали. Мы бежали в темноте, а уж в такую пасмурную ночь тем паче лица не разглядеть!
– Завтра синие придут шарить здесь, куда ты ее запрячешь?
– Или отправлю в Лаваль с двумя нашими, идущими в Мидонский лес, или сам проведу ее в Витре.
– Скажи-ка, голубчик? – с насмешкой спросил допрашивавший.
– Что?
– Ты не чувствуешь ничего такого к девке?
– Нет, серьезно, нет, божусь тебе, Жан Котеро.
При этом известном имени Елена вздрогнула и приподнялась на постели, чтоб рассмотреть его обладателя. Луч яркого утреннего солнца, пробиваясь сквозь рамы, освещал это лицо, оживленное выражением дикой энергии.
Сын лавальского башмачника, Жан Котеро, прозванный шуаном, – слово, перековерканное из «chat-huant» (сова), – был первым начальником и зачинщиком ужасной войны шуанов, названных так потому, что Котеро употреблял для скликания своих людей особенное, чрезвычайно искусное подражание крику совы. Со своими тремя братьями и двумя сестрами Жан Котеро создал первую шайку, быстро пополнившуюся удалыми малыми. Скрываясь в лесах Мидона, они сначала совершали набеги между Лавалем и Ренном, потом мало-помалу восстание распространили во всей стране.
Таково было начало шуанства. Поначалу ничто не предвещало восстания столь сильного. Но вскоре с вождями, более искусными и менее жестокими, чем Котеро, оно разрослось, охватив пять департаментов, вызвало Вандею к новой войне и, соединяя вандейцев и шуанов в общем усилии против Республики, «обагрило кровью весь запад Франции».
Котеро видел Вандею в деле, при переходе в Гранвилль через Лаваль и Фужер. Тогда же он задумал присоединить остатки ее армии к своим шайкам и послал за ней лазутчиков до Луары.
– Зачем же, – продолжал допрашивать Котеро, – ты выдумал себе мороку с этой девчонкой? Нам нужны люди, но никак не бабы.
– Ну! У этой, вероятно, есть родственники и друзья, которых она приманит в нашу сторону. Если б можно было привести тебе все стадо, изрубленное на Савенейском шоссе, то я бы поступил недурно, потому что за ними прибежали бы вандейцы… а они храбрые люди и дерутся, уверяю тебя, Котеро, как бешеные.
– Да, знаю. Поэтому я велел подбирать за ними, до прибытия синих, всех раненых, которых они оставили в своих лагерях, а отсюда я отдал приказания в Анжер и Нант, чтоб ловили савенейских беглецов и отводили их в Фужер для великой пляски.
– Да, но когда же будет эта пляска?
– Терпение! Вся бретонская сторона наготове. Республика видела только наши потешные огни. Теперь, когда она вообразит себя на лаврах после победы над Вандеей, то поближе познакомится с бретонскими молодцами.
И, ударив широким кулаком по столу, Жан Котеро вскричал голосом, полныи энергии и жгучего корыстолюбия: – Черт возьми! Будут славные битвы, и обещаю тебе щедрые награды!
Сказав это, Котеро встал.
– Я ухожу, – сказал он. – Мне нужно повидаться с жителями Нозея, они требуют оружия.
