Так что действие логично развивалось и через версию «Пресбеи» без Аякса. И все же неловкость чувствовалась: грозился отплыть, а отплытие не состоялось, хоть ничего об этом не сказано. Вот чтобы устранить эту неловкость, видимо, и введена была беседа Ахилла с Аяксом в «Пресбею» — как и встреча с Фетидой в I песни. Поскольку обе вставки были сочинены певцом одновременно, то он психологически и не ощущал необходимости подать речь Аякса в IX песни как новое решение: в его глазах это было лишь повторением того, что уже было известно с I песни.
9. Бессловесные глашатаи. Есть еще одна неловкость в беседе Ахилла с Одиссеем. Начиная свою отповедь Одиссею, Ахилл высказался так:
Должен я думу свою тебе объявить откровенно,
Как я мыслю и что я исполню, чтоб вы перестали
Вашим жужжаньем скучать мне, один за другим приступая...
(IX, 309-311)
«Скучать» здесь в смысле «докучать». Послы действительно приступали один за другим, но — после Одиссея! Одиссей-то был первым, а коли исходить из реконструкций, то и единственным оратором посольства. Еще ведь никто не «жужжал» и не «докучал» до него! Если не предполагать, что Ахилл, да и сам певец, предвидят здесь последующее развитие событий (что возможно, но маловероятно), то надо заключить, что перед Одиссеем выступали еще какие-то ораторы, но их речи были выброшены в ходе эволюции «Илиады».
Тут надо вспомнить бессловесную пару глашатаев. Бессловесные роли, столь нелюбимые актерами, существовали и в греческих трагедиях — кофа просопа («немые лица»). Были они, естественно, и в эпосе. Но «немые глашатаи», «немые вестники» (вдумайтесь в это словосочетание) — это же нонсенс!
Собственно, просьбу о примирении и перечень даров должны были бы объявить Ахиллу именно глашатаи, «разумные оба». Это их прямая обязанность. В I песни гораздо более трудную и опасную миссию — отнять у Ахилла деву Брисеиду — исполняют двое глашатаев одни, без вельмож. И Ахилл принял их спокойно, считая, что глашатаи перед ним ни в чем не повинны, они лишь исполняли приказ. Глашатаи там тоже бессловесны, но лишь от страха. По идее они должны были говорить. В песни VII предложение перемирия передает от троянцев ахейцам и получает ответ один глашатай Приама. Это и есть нормальное ведение дел.
Для чего-то подобного глашатаи и были включены в посольство, а без этого им в посольстве делать нечего: вельможи могут прекрасно обойтись и без них. Одно лишь их присутствие не повышало престижа посольства, состоящего из вельмож, и статус посольства в этом случае также присутствием глашатаев не определялся. Так, для переговоров с троянцами (врагами!) насчет выдачи Елены приходили в троянский стан вдвоем Одиссей с Менелаем, два царя (такое посольство упоминается в песни III).
В песни I можно усмотреть и прямое предвидение отправки в IX песни глашатаев к Ахиллу. Когда они, смущенные, стояли перед Ахиллом, придя за Брисеидой в I песни, он сказал Патроклу:
Пусть похищают; но сами они же свидетели будут...
...ежели некогда снова
Нужда настанет во мне, чтобы спасти от позорнейшей
смерти
Рать остальную (I, 338, 340-342).
Правда, тогда глашатаями были Талфибий и Эврибат, а теперь Годий с Эврибатом, но уж это за счет разного авторства — там оригинальный поэт (род Талфибиев в классическое время жил там же, где и потомки Агамемнона), а тут переработка для Нестора.
В «Пресбее» в своей речи на собрании, признавая свою вину и перечисляя искупительные дары, Агамемнон послов не назвал, хоть и должен был назвать (кому же назначать послов, как не ему!). Стало быть, имелось в виду как нечто само собой разумеющееся, что порядок будет обычный — слова царя пойдут передавать его глашатаи. Кстати, их тоже двое — двойственное число подразумевается.
Мысль о чрезвычайном составе посольства подал Нестор — по данным анализа «Каталога кораблей», самый поздний из главных героев. Похоже, что этой идеи Нестора в раннем варианте «Пресбеи» не было. Возможно и даже вероятно, что между молчаливым наказом Агамемнона (глашатаям) и декларацией Нестора (с полным списком чрезвычайного посольства) были еще какие-то предложения, но нам они попросту неизвестны. Ведь мы можем судить только по следам, «хвостам», обрывкам прежнего, а если таковых не осталось, если они подчищены радикально, то мы бессильны дать конкретные реконструкции.
10. Стадии «Пресбеи». Итак, можно предположить и такую стадию «Пресбеи», на которой посольство состояло только из пары глашатаев. Затем шла стадия, на которой какую-то роль играл Одиссей: глашатаи объявляли Ахиллу готовность Агамемнона к примирению, а Одиссей должен был уговорить его согласиться на них. Или Одиссей сразу перенял всю задачу передать Ахиллу предложение Агамемнона. Далее шла стадия, на которой певец поручил Аяксу, возможно на предшествующей стадии бессловесному, побудить Ахилла к отказу от отплытия. И наконец, на последней стадии были включены предложения Нестора о главенстве Феникса и длинная речь Феникса.
Феникс вставлен «по протекции» Нестора, и чем-то он напоминает эту фигуру: такой же старец, столь же словоохотливый, так же погружен в воспоминания, так же любит поучать притчами. Похоже, что оба старца вышли из рук одного поэта, имевшего слабость к старикам (возможно, из возрастной солидарности).
А перед тем посольство состояло из Одиссея с Аяксом. Но ведь и в «Каталоге кораблей» эти два героя состоят в одной группе (12-корабельных отрядов), которая вошла в Каталог раньше группы Нестора (состоящей из 30-корабельных отрядов). Одиссей и Аякс действуют вместе и в других местах «Илиады»:
в песни I — в угрожающем ответе Агамемнона Ахиллу («предстану я сам и из кущи исторгну или твою, иль Аяксову мзду, или мзду Одиссея» (I, 1 ЗУ-138));
в песни III — в Смотре со стены (Приам спрашивает Елену только об Агамемноне, Аяксе и Одиссее);
в песнях VIII и XI — в ориентирах лагеря ахейцев (корабль Одиссея — в середине, корабли Аякса и Ахилла — на концах).
Как я уже говорил, в I песни Одиссей отвозит жертву в Хрису, центр поклонения Аполлону Сминфею («Мышиному»), а этот культ объединяет все отряды, входящие в группу Одиссея — Аякса — Тлеполема. Таким образом, проступает целый пласт эпического полотна, в котором Одиссей и Аякс играли видные взаимосвязанные роли, наравне с Ахиллом, и этот пласт в «Илиаде» — раньше пласта, в котором на первом плане старец Нестор, врач Махаон и старец Феникс.
Посольству же, состоявшему из одних глашатаев, видимо, соответствовал, по «Каталогу кораблей», этап 11-корабельных отрядов. Эту стадию, как было показано анализом «Каталога кораблей», эпос проходил скорее всего в эолийской столице Киме и развивался в направлении, благоприятном для Агамемнона «Илиады» (поскольку в Киме в VIII веке до н. э. царствовал Агамемнон II, лицо историческое) (Клейн 2000). Готовность верховного вождя к примирению, щедрые дары и достоинство, с которым дары предложены, как нельзя лучше соответствуют такому направлению. Поскольку весь эпизод посольства с самого начала подчеркивал неумолимость Ахилла, его упрямство, вероятно, он в среде, благосклонной к Агамемнону, и был задуман.
