Да очень просто. О стене не было речи в этой песни, речь действительно шла о погребении трупов и о братской могиле, и на этом все кончалось. А когда появился привесок о сооружении стены, его пришлось подключать к готовому тексту. Подключение осуществлено весьма искусственно. Так и соседствует стена с братской могилой.
Да и братская могила задумана была очень специфично: пустой курган на месте сожжения трупов, так называемый кенотаф. А сами трупы предполагалось увезти домой:
...да кости отцовские детям
Каждый в дом понесет, возвращаясь в землю родную
(VII, 334-345).
При всей неловкости выражения (получается, что каждый несет свои собственные кости) смысл в общем-то ясен — отцовские кости соратники отца должны отвезти детям. Это сугубо афинский обычай, и Ф. Якоби проследил, что он установлен в 464 году до н. э. {Jacoby 1944).
Некоторые аналитики XX века (в частности, Д. Пейдж) уцепились за это. Сопоставляя с этим тот факт, что Фукидид (I, 10) в конце V века писал о строительстве ахейской стены тотчас по высадке и что, вероятно, он основывался на «Илиаде», они считали, будто такой текст «Илиады» дожил до эпохи Фукидида, а вставка про братскую могилу и строительство стены на 9-й год войны сделана позже. Логика хороша, но доказанность небезупречна: с 464 года начинается лишь государственная транспортация павших и организация похорон, а каждый род проявлял такую заботу о своих покойниках и раньше. В «Илиаде» идет речь не о государственной акции, а о частных заботах (кости отцов — детям).
Но то, что обычай афинский и что это характеризует связанный с ним текст как аттический вклад, по-видимо-му, верно. Это можно подтвердить одним наблюдением П. фон дер Мюля: сооружение могилы и стены и вся VII песнь завершается сценой пира, в котором ахейцы пьют вино, привезенное кораблями с острова Лемнос от царя Эвнея, сына аргонавта Язона и Гипсипилы. Этот царь считался основателем афинского рода Эвнеидов, служителей культа Диониса, и все это место должно было льстить афинянам — другой функции у него нет.
Я уже приводил доводы в пользу более позднего возраста первого рассказа о разрушении стены — рассказа VII песни по сравнению со вторым рассказом — XII песни. Теперь можно уточнить время сооружения кургана в VII песни. Возведение этого кургана описано так: «на месте сожженья, собравшись, насыплем могилу» (VII, 336). По данным археологии, на месте сожжения жители Аттики стали сооружать могилу только с рубежа ЛП-Т1 веков. До того, в начале тысячелетия, они сожжение устраивали в одном месте, а хоронили в другом. В VIII же веке вовсе не сжигали знатных покойников. Для рассказа VII песни о братской могиле и построении стены остается VII век.
Зачем же потребовалось помещать в VII песни рассказ о сооружении стены, уже имевшийся в начале последующей вставки (XII песнь), да еще менять время сооружения? Пришлось ли считаться с тем, что упоминания стены имелись перед XII песнью — в VIII и IX песнях, а с другой стороны, их не было в первых песнях, например в V? Все это маловероятно. Скорее дело в изменении времени построения. Коль скоро решено было перенести этот момент из начала войны в 9-й год, то XII песнь — неподходящий момент для этого: самый разгар битвы.
Второй рассказ (XII песни) не предусматривал разрушения стены Аполлоном в XV. Он был сочинен раньше:
И доколе нерушенным град возвышался Приамов,
Гордое зданье данаев, стена невредимой стояла (XII, 11-12).
Разрушение стены Аполлоном связано с другим рассказом о построении — с рассказом в VII песни. В него внесено и участие Аполлона в строительстве (Посейдон говорит: «я с Аполлоном» — VII, 452). Это идея не общепринятая в «Илиаде» (ср. песнь XXI, 446, где Посейдон в разговоре с Аполлоном числит строительство за собой одним).
Вряд ли, двигаясь к началу поэмы от XII песни, можно было найти более удобное место для строительства стены, чем конец VII песни, потому что там между ахейцами и троянцами было заключено перемирие. Причем перемирие после поединка Гектора с Аяксом, а Аякс был главным противником Гектора и в песнях XII-XV. И в обоих случаях — как песни ХН-ХУ так и блок песен, завершенный VII (II—VII), нарушают целеустремленность действия, образуют отступления от основного сюжета. Имеем ли мы дело в первой трети «Илиады» с такой же вставкой, как в третьей четверти?
Но оставим пока первую треть «Илиады». Вернемся к песням XII-XV. У нас теперь есть некоторые основания для проникновения в механизм работы интерполяторов, в хитрое искусство интерполяции — искусство вставок.
7. С божьей помощью. Очевидно, у певцов были веские причины для расширения поэмы. Необходимо было ввести новых героев, дорогих и желанных для сменявшейся публики, или воспеть тех героев, которые раньше оставались на втором плане, или иначе расставить идейные акценты. Могло сказаться и желание использовать удачные поэтические заготовки, близкие по материалу. Наконец, и просто расширение объема эпопеи давало художественный эффект: делало повествование более медлительным и важным, а исполнение — более значительным.
Но когда певцы, вставляя новые куски, раздвигали для этого старый текст, они, конечно, понимали, что искажают первоначальный замысел — нарушают направленность и темп действия, ломают ситуацию, изменяют соотношение сил.
Каждый раз, когда делалась очередная вставка, нужно было, во-первых, в конце ее вернуть действие снова к тому состоянию, от которого оно отклонилось в начале (если, конечно, дальше оно не пошло вообще по другому пути), а во-вторых, мотивировать этот зигзаг. Вставка могла быть сочинена тут же, могла происходить из старых сказаний, но уже эти средства ее гладкого включения в поэму всегда были самоновейшими. Одним из излюбленных средств мотивировать резкие отклонения в естественном ходе действий было вмешательство какого-либо божества — то, что позже, в античной драме, приняло форму «бога из машины» (с1еиз ех тасЫпа): сверху сцены спускалась на веревках и блоках платформа с богом, который и давал нужные повеления.
В XII песни общая направленность действия не нарушена: ахейцы отступают, как и положено по первоначальному сценарию. Но введен новый элемент: стена. Что ж, достаточно лишь объяснить в начале песни ее происхождение.
В XIII песни на первом плане появляются Аякс и позже Идоменей и совершают подвиги, идущие совершенно вразрез с общей линией развития действий: согласно обещанию Зевса Фетиде, ахейцы должны отступать к кораблям, терпеть поражение, а они вместо того наступают. Потребовалась мотивировка: Зевс, отвернувшись от поля сражения, загляделся вдаль, и этим воспользовался Посейдон, поддерживавший ахейцев; он-то и вдохновил Аяксов и Идоменея, явившись отдельно Аяксам и отдельно Идоменею. Но интереснее всего «Обольщение Зевса» — грандиозная сцена, задуманная и введенная (в песнь XIV) явно с той же целью — объяснить временные успехи ахейцев. Подробно описывается, как злобствующая по поводу успехов троян Гера выманила у Афродиты волшебный пояс, придававший очарование, нарядилась и соблазнила Зевса, а когда он заснул в ее объятиях, помогавший ей Гипнос (Сон) помчался к Посейдону и подвиг его на открытое вмешательство на стороне ахейцев.
