4. Очистка текста. Теперь можно заняться текстологическим исследованием песни внутри этих пределов. Что здесь чуждо контексту?
А. Психологическая подготовка поединка. Первое появление Приама на стене града, чтобы узреть приближающегося Ахилла, излишне и не держится. Оно более понятно, если рассматривать его как отражение второго пассажа с Приамом на стене, потому что служит подготовкой эпизода с Аполлоном и Агенором, а ни к тому ни к другому Приам не имеет никакого отношения. Зато второе появление Приама на стене вполне логично: при виде Ахилла он начинает уговаривать Гектора укрыться в городе, и ему вторит Гекуба — это естественное введение к размышлениям Гектора в пред дверии поединка и образует с ним один эпизод (XXII, 25-130). Стенания Приама и Гекубы хорошо оттеняют решимость Гектора противостоять Ахиллу.
Однако весь этот эпизод, рисующий Гектора полным «несмиримого мужества» (XXII, 96), не очень вяжется с дальнейшим текстом, где со слов «и взял его страх» (XXII, 136) начинается рассказ о его бегстве от Ахилла.
В самом деле, эпизод легко вычленяется: перед ним (если удалить эпизод с Агенором) стоят строки о Гекторе, который остался ожидать Ахилла у ворот, «как скованный гибельным роком» (XXII, 5-6), а после этого эпизода сказано: «Так размышляя, стоял, а к нему Ахиллес приближался, грозен, как бог Эниалий...» и т. д. (XXII, 131-132). Нетрудно представить, что слова «Так размышляя» заменили какое-то другое выражение, и весь текст гладко смыкается {Leaf 1902: 428), оставляя вне повествования весь эпизод психологической подготовки к поединку (со стенаниями родителей и монологом Гектора).
На это удаление значительного куска текста решаются не все критики. Поскольку критики осознанно или неосознанно придерживались эстетических критериев «подлинности», т. е. исконности гомеровского текста (Гомеру надлежит быть совершенным), а эпизод содержит ряд красивых, трогательных мест, в целом он не вызывал подозрений.
Но отдельные его места все же не избежали нареканий. Удаляли из речи Приама картину грядущих бедствий его семейства (Fick 1886: 89-91) — уж очень пророчески и подробно рисовал Приам то, что уместнее было бы описывать в киклической поэме о гибели Илио-на и что, вероятно, оттуда и взято (XXII, 66-76). К тому же в удаляемом отрезке содержится пассаж о собаках, которые будут терзать срам старика, а в этом пассаже видят сходство с элегией Тиртея (X, 21). Одни трактуют пассаж как подражание Тиртею (поэту VII века до н. э.!), другие, оспаривая это, считают, что, наоборот, Тиртей здесь использовал гомеровский образ (Wilamowitz 1920: 95-97, Апт. 1).
В монологе Гектора многие критики удаляют вторую часть, где Гектор предается колебаниям — не сложить ли оружие и не сдаться ли на милость Ахилла {Fick 1886: 11-12, 89, 513). Эта часть монолога противоречит первой части, где Гектор твердо готовится сразиться и думает о стыде, ожидающем его, если он отступит. Было бы не так странно, если бы помыслы о сдаче помещались перед размышлениями о стыде, а эти размышления сметали бы страх, но после них такой поворот монолога выглядит неестественным для героя, особенно для эпического героя. Существенно и то, что в этой части монолога содержится повторение тех условий прекращения войны, которые обсуждались в песни III и в конце УП, — выдать Елену вместе с похищенными у Менелая сокровищами и добавить к этому троянские богатства. Коль скоро тексты Ш и VÜ книг представляют собой большую вставку в поэму, вставкой надо признать и эту часть монолога Гектора.
По отношению к «Ахиллеиде» эта часть монолога также выглядит поздней: Гектор подробно перечисляет в уме доспехи, которые надо бы отдать Ахиллу, чтобы его умилостивить, — совершенно неординарный помысел! Но он резонен, если это доспехи самого Ахилла, перешедшие к Гектору от Патрокла. А если так, то эта часть монолога предполагает в поэме и «Патроклию», и уже с подменой доспехов.
В первой, героической, части монолога подразумевается из предшествующих событий лишь вечернее совещание троянцев в XVIII песни (XVIII, 243-314) по поводу предстоящего после гибели Патрокла возвращения Ахилла к боям. На том совещании Полидамант предлагал укрыться всем в городе и выдерживать осаду за крепостными стенами, а Гектор его за такой совет бранил и гордо обещал выйти навстречу Ахиллу. Вот предстоит эта встреча, и Гектор понимает, что Полидамант был прав, но теперь, после того, что Гектор тогда при всех наговорил ему, отступать было бы мучительно стыдно. Это рассуждение не совсем согласно с безоговорочной решимостью Гектора, объявленной перед его монологом. Поэтому Т. Берг изымал из текста песни и эту, первую, часть монолога, т. е. удалял весь монолог (Вег^к 1872: 636-637). Во всяком случае, получается, что монолог этот не мог войти в поэму раньше «Патротслии».
Но, повторяю, есть достаточно оснований заподозрить в позднем характере и удалить весь большой кусок с горестными монологами Приама и Гекубы и размышлениями стойкого Гектора — всю психологическую подготовку поединка.
Б. Боги в описании погони. Еще одна крупная вставка встречает нас в описании погони Ахилла за Гектором. Только повествование о погоне подошло к самому напряженному моменту, оно прерывается для большой вставки, изображающей сцену на Олимпе: Афина отправлена к Ахиллу, и Аполлон отбыл к Гектору. Весь рассказ о богах идет после сообщения о том, как в погоне оба героя сделали три круга, причем рассказ о богах занимает следующие 42 строки (XXII, 166-207), и только после него следует продолжение текста о трех кругах в погоне: «Но лишь в четвертый раз до Скаман-дра ключей прибежали...» (XXII, 208) Эти 42 строки, разрывающие текст о погоне, — конечно, вставка. Есть очень веское подтверждение этому. Упустив из виду, что в предшествующем тексте герои уже сделали три круга и что больше кругов не было (в последующем тексте ведь подведен итог: «в четвертый раз»), во вставном тексте все-таки говорится о новом круге: Гектор (это уже после трех кругов), «сколько он раз ни пытался», пробегая у Дарданских ворот, укрыться под защиту обстрела со стены, Ахилл всякий раз его отгонял в поле (XXII, 194-198). Так что вставка здесь несомненна, и разорванный ею текст надо сшить {Bernhardt 1873: 23-24; Leaf1902: 428).
Кроме того, во вставке Афина увещевает Зевса не препятствовать судьбе — дать Гектору погибнуть, и Зевс соглашается с ней. Между тем вне вставки, сразу же за ней, повествуется, как Зевс прибег к взвешиванию кер (демонов смерти) обоих героев, чтобы решить, кому из двоих суждено погибнуть. Зачем же решать, коль скоро в диалоге с Афиной он это уже решил! (Fick 1886:14)
Полустишие об удалении Аполлона от Гектора (XXII, 213) и, возможно, стих об Аполлоне в речи Афины (XXII, 220), видимо, тоже надо считать вставными: с изъятием сообщения о прибытии Аполлона теряет смысл и упоминание о его удалении {Niese 1882: 103). Певец задает риторический вопрос: «Как бы и мог При-амид избежать от судьбы и от смерти, если б ему... Аполлон не явился?» (XXII, 202-203) Вопрос был бы уместен, если бы Гектор на сей раз избежал смерти. Но ведь он же не избежал! Стихи были всунуты в место, к которому они попросту не подходят. Да и весь визит Аполлона выглядит очень пустым: бог «укреплял Приамиду и силы, и быстрые ноги» (XXII, 204), но ничего более конкретного не сделал и, что для эпоса существенно, не изрек. Это поражает никчемностью, особенно в сравнении с активной деятельностью Афины, и свидетельствует о случайности и искусственности визита Аполлона. Он возник лишь как параллель деяниям Афины. Афина помогает Ахиллу, надо же и к Гектору его покровителя приставить.
