В этом примере вся цепочка сообщений коротка и стремительна, как при игре в испорченный телефон. А ведь на пути к эпосу она растянута во времени, и звенья ее разделены веками.
Таковы пороги, через которые должен был пробиваться поток устной исторической информации. Кроме того, как минимум два мощных бурана сбивали этот поток в сторону и производили в нем всяческие завихрения и перестройки.
Первый буран (он бушевал на всем пути) — это пристрастия людей, причастных к передаче информации, — личные, национальные и классовые. Они вызывали намеренные и подсознательные искажения. Некоторые современные войны начались с перестрелки на границе, но попробуйте установить, с чьей стороны был сделан первый выстрел! Есть битвы, гибельные для обеих сторон, но нет битв, принесших обеим сторонам победу. Тем не менее нередко с поля боя в обе стороны отправлялись победные реляции. Так что, по крайней мере, в одну сторону — ложные, и не всегда бахвальство было столь прозрачным, как в реляции Рамсеса II о битве при Кадеше. В своих записках адмирал Стессель, сдавший Порт-Артур японцам, объяснял это тем, что у него не оставалось ни одного снаряда. На деле, по инвентарным записям, известно, что их был огромный запас.
Второй буран, разрушавший историческую информацию в эпосе, — это законы героического эпоса как фольклорного жанра. Перемещение героев и событий из разных эпох в одну, слияние однофункциональных героев, поляризация сил и перестановка акцентов, наложение традиционной сети функций на реальных деятелей и в связи с этим наделение исторических фигур чуждыми им функциями и характеристиками и т. д. — все это хорошо видно в тех случаях, когда информацию эпоса можно проверить по историческим документам того времени, о котором говорится в эпическом произведении. Мозес Финли эти примеры и привел, на них и опирался в своих выводах.
Германский эпос XII века н. э. «Песнь о Нибелунгах» вроде бы основан на известных по хроникам исторических фактах, но как они причудливо поданы! Гунтер, король бургундов, был убит на Рейне гуннскими наемниками Рима в 437 г. н. э. Гуннское царство не имело к этому отношения, но в эпосе Гунтер воюет со знаменитым царем гуннов Аттилой, который на деле взошел на престол только через восемь лет после смерти Гунтера. Оба они вступают в контакт с Дитрихом из Берна, прототипом которого был король Теодорик, правивший с 493 по 526 год, когда уже и Атгилы не было в живых. В тех же событиях участвует и Пилигрим, епископ Пассовский, а он-то жил и вовсе в конце XI века.
В XII веке была записана во Франции «Песнь о Роланде». Она переносит слушателя в VIII век, в эпоху Карла Великого, и обращается к реальному историческому эпизоду. На обратном пути из испанского похода 778 года франки утратили свой арьергард. Отряд, возглавлявшийся графом Роландом, был перебит басками в Ронсеваль-ском ущелье. Этот незначительный эпизод, едва упомянутый хрониками, возвеличен эпосом и превращен в прелюдию грандиозного отмщения Шарлеманя (Карла Великого — лат. Carolus Magnus', фр. Charles Magne) врагам. Баски-христиане заменены мусульманами-сарацина-ми. А из двенадцати вождей этого воинства некоторые носят не арабские, а германские и византийские имена. Обстановка при дворе Шарлеманя напоминает эпоху Первого крестового похода (XI век: 1095-1099 годы), а политическая география уводит в X век. Все смешалось.
В сербском эпосе картина страшного поражения, понесенного сербами в 1389 году от турок, сохранилась, но главный помощник краля Лазара его зять Вук Бранкович несправедливо превращен в предателя, а ничтожный кралевич Марко, который вообще не воевал на Косовом поле и всегда охотно признавал турецкое господство, сделан величайшим национальным героем. Так уж легла на них треугольная схема с изменником по одну руку властелина и героем-заступником по другую. По-видимому, раскладка ролей происходит из кругов, близких к потомкам пережившего национальное бедствие Марко. А может быть, сказались и народные монархические иллюзии: героем должен оказаться королевич.
2. От истории к эпосу. Итог обзора — неутешительный для сторонников «исторической школы» в фольклористике. Но, если вдуматься, в нем есть и ключ к поискам исторического зерна. Ясно, что при таком размахе искажений мало надежды отыскать близкие соответствия эпическим изображениям, двигаясь ретроспективно от них к древним событиям через Темные века: в одном образе могут слиться отраженные реальности разных эпох, к тому же исковерканные, перекомбинированные, спрятанные под другими именами; за важными фигурами и эпизодами окажутся мелкие, значение которых раздуто, и т. д. — как их выловить в истории?
Зато если двигаться в обратном направлении — от истории к эпосу, то кое-какие связи могут и обнаружиться: прослеживая на большом протяжении реальные события прошлого — от эпохи к эпохе, — контролируя информацию о них по разным источникам и сообразуясь с интересами сторон, а значит, с направлением возможных переделок, — мы можем оказаться в состоянии узнать порознь те или иные черты реальности в эпических сценах и персонажах.
Только тогда эпос сможет со своей стороны осветить глубины истории, оживляя и окрашивая ее образы. Что все это означает в приложении к Троянской войне?
Ясно лишь, что, какое бы историческое зерно ни скрывалось за красивой легендой о Троянской войне, эта действительность была совсем не такой, какой она представлена в эпосе (и в этом смысле Троянская война — отнюдь не исторический факт). Да и могло ли быть иначе? Все поэмы Троянского цикла, включая «Илиаду» и «Одиссею», принадлежат одному лагерю противостояния и, естественно, предлагают очень одностороннее и пристрастное повествование. Верить ему можно не больше, чем победной реляции Рамсеса II, едва спасшегося в битве при Кадеше. Даже меньше: ведь фараон, по крайней мере, был участником событий и компоновал желаемую историю из реальных деталей, творцы же греческого эпоса были не участниками и не современниками событий, а людьми другой эпохи.
Чтобы найти историческое зерно эпоса (или исторические зерна), надо отрешиться от привычной картины многолетней осады и победоносного штурма, искать не их, а любые столкновения, идти вообще не от эпоса к истории, а от истории к эпосу и всячески стараться взглянуть на события глазами современников. И непременно с разных сторон. Благо такие возможности есть.
Правда, сами илионцы бронзового века не оставили письменных памятников, но письменностью тогда владели их враги и союзники — и сами ахейцы (их тогдашнее название — ахайвой, а Илион, гомеровский Илиос, они тогда знали как Вилиос), и располагавшиеся за Илионом хетты (самоназвание — хатти, и тот же город они знали как Вил юсу, Вилусу, а ахейцев — как Аххийяву), и египтяне (в чьих надписях ахейцы выступают как ъквги — читается как «акайваша»). Четырежды лучи света от этих источников скрещиваются на событиях в Малой Азии, очень непохожих на Троянскую войну и все же напоминающих какими-то особенностями перипетии «Илиады».
Эпизод первый: Парис и Елена
3. Qui pro quo (взгляд из Египта). «Было их всех вместе тысяча боевых колесниц... Но я ринулся на них!.. Я повергал и убивал их, где бы они ни были...» — победная реляция Рамсеса II. Битва при Кадеше — то ли 1312, то ли 1296, то ли 1286 год до н. э. (есть разногласия в датировке). В общем, рубеж ХШ-ХП веков. В этой битве египетским войскам противостояли силы царя Муватал-ла, сына Мурсила. Вместе с хеттами против египтян сражались многочисленные союзники-вассалы. Египтяне перечисляют их в своих надписях. Вилусы (Илиона) среди них нет.
