Но тут же поняла, что он не шутил.
Все изменилось. Она решила вытерпеть, прибегнув к привычной роли наблюдателя, представив, что просто смотрит, как это происходит с другой девушкой – Тесс Дарбифилд, например, – и видит ее боль. Холли сосредоточилась на гаргулье, гротескной фигуре, закрывающей глаза ладонями, в ужасе приоткрыв рот с опущенными вниз уголками. Гаргулья была вырезана в углу, у самой крыши. Смотри на происходящее глазами гаргульи, повторяла себе Холли, прижатая к холодному неровному камню. Это всего лишь рядовой случай в истории университета. Здесь такое происходит уже несколько веков – джентльмены получают удовольствие от девок-прислужниц или мальчишек-слуг. Ничего личного, к тому же она сама напросилась, выставив свои нелепые груди и пялясь на него с нескрываемым желанием. Это ее вина, потому что вначале она сопротивлялась и говорила «нет», отрываясь от его губ, но он, должно быть, не слышал, и Холли быстро замолчала. Он закрыл ее рот своим, тяжесть тела заглушала вырывающиеся у нее звуки, иначе он бы так не поступил, ведь правда же? Ну если бы расслышал, что она на самом деле против? Шокированная ухмылка и толстый нос каменной гаргульи расплывались от слез, хотя можно было разглядеть ладони, прикрывающие глаза, и большие пальцы, затыкающие уши. Не слышать дурного, не видеть дурного.
Она вытерпела. Ей удалось выдержать почти все, только не получилось остаться отстраненным наблюдателем, когда он вторгся в самую интимную ее часть и тело пронзила резкая боль. Холли не удержала слез, покатившихся по щекам, но не закричала – она была слишком подавлена и испугана своей полной беспомощностью.
Закончив, он отодвинулся и извинился – не за сам акт, а за то, что она оказалась девственницей.
– В первый раз? О господи, извини. – Он взглянул на кровь, струйкой текшую по ее ногам и оставившую пятна на нем. – Что ж ты не предупредила? – Он спрятал свидетельство ее дефлорации и стыда под темными брюками. – Я бы не торопился… – Он стоял красный и растерянный – ему явно редко попадались девственницы. – Блин! – в сердцах произнес он в заключение.
Холли не делала попыток ему помочь. Он пригладил волосы, задорно взглянул на нее из-под челки и обаятельно улыбнулся.
– Блин! – повторил он и, запечатлев поцелуй на ее лбу, прижал ее к себе. Холли чувствовала, как перестукиваются их сердца через преграду ребер – сильно и быстро. Он попытался закончить на дружеской ноте: – Но ты уж не держи на меня зла!
У Холли перехватило горло. Тяжело дыша, она неподвижно стояла, ожидая, когда он ее отпустит, и мечтая уйти и смыть, соскрести с себя его следы.
– Не держу, – выговорила она.
* * *
Утром ее нашла Элисон. В свое общежитие Холли бежала бегом, держась в тени, не глядя на танцующие влюбленные парочки, и проскользнула в старинные ворота, когда другая студентка впустила ее «ночным ключом». Холли торопилась скрыться ото всех.
Она наполнила глубокую ванну очень горячей водой, не заботясь о соседях: трубы стонали и скрипели, изрыгая воду, и звук льющихся струй разносился по всему зданию с его деревянными панелями. Кожа у нее стала поросячье-розовой от обжигающей воды, обваренные ляжки заболели. Внутри защипало, когда Холли сунула в себя мыло. Опустившись поглубже, она неистово скребла ногтями шею, груди и ключицы, к которым он прикасался, царапая кожу, терла волосы, которые он гладил и тянул. Так мать когда-то вычесывала ей гнид. Холли скребла все сильнее, пока не почувствовала под пальцами что-то липкое и влажное и не увидела, что расцарапала себя до крови.
Потом она свернулась под одеялом, натянув спортивную фуфайку и тренировочные штаны – подростковую одежду, скрывавшую эти груди, это тело, которое доставляет одни проблемы.
Она ничего не чувствовала. Внутри по-прежнему жгло, но сердце превратилось в твердый тяжелый камень. Она плакала, пока не заснула. Ощущение вины и ярости придут позже и будут вспыхивать в самые неожиданные моменты, но пока у Холли не было на это сил.
Она не пошла на завтрак. Со двора доносились голоса первокурсников, которые возвращались из столовой, наевшись тостов, овсянки и яичницы с беконом, напившись чая или кофе из кофеварки и заплатив розовым талоном, на котором значилось «50 пенсов». На десять было назначено совещание телефонной службы доверия «Найтлайн» – Холли на него не пошла. Она не встретилась с Элисон за ланчем, хотя они и договаривались. Мысль наткнуться на кого-нибудь, особенно на Софи, милую, ни в чем не повинную Софи, вызывала у Холли тошноту.
В полвторого в дверь забарабанили. Холли вцепилась в одеяло. Уши у нее заболели от настойчивого стука. Пришедший был настроен решительно и не собирался уходить.
– Кто там? – Холли не узнала собственный голос, тихий и дрожащий. Решившись встать с безопасной постели, она крадучись подошла к двери.
– Это я, Элисон! Ты заболела? Или вы там с Дэном? Если да, то я отваливаю.
С трудом справившись с ключом, Холли потянула дверь, и это усилие – открыть дверь и одновременно открыть кому-то себя – едва не лишило ее последних сил.
Рот подруги в ужасе приоткрылся. Холли знала, что глаза у нее опухли и налились кровью, на щеках следы слез, лицо без макияжа кажется совсем детским и каким-то голым.
– Что с тобой случилось? – Слова вырвались у Элисон шепотом, будто, если говорить тихо, можно не верить ответу. Она протянула руки, чтобы обнять Холли, но та попятилась, съежившись.
Глава 20
Холли
19 июня 1993 года
Вскоре после этого она уехала домой. Весь ее вид, когда мать, Линда, встречала ее на вокзале, говорил о подавленности и крахе надежд. Именно это Холли и чувствовала – что она неудачница, раз не настояла на своем в сексе и в разговоре, не смогла доходчиво озвучить важнейшую вещь – она не хочет, чтобы вторгались в ее тело.
– Там слишком много снобов, – говорила она, когда ее спрашивали, почему она не поедет в Оксфорд в октябре.
Мэнди, не скрывавшая радости от того, что ее высоко метившая сестрица опалила себе крылышки, приставала к ней с расспросами.
– Отвяжись, сделай милость, – сказала ей Холли. – Просто это не мое.
– Наверное, девочка стосковалась по дому, – объясняла ее мать в ответ на расспросы подруг. – Там, на юге, все чужое.
Куда как лучше учиться в Ливерпульском университете, откуда можно приехать домой, когда захочется. Линда была неглупой женщиной и видела, что дочь пережила какое-то потрясение. Наверняка из-за парня. Или, еще вероятнее, из-за мужчины.
И в сентябре 1993 года Холли начала все заново в Ливерпульском университете. Рекомендации оксфордских преподавателей были превосходны, хотя экзамены Холли сдала не так блестяще, как ожидалось. У нее был полный грант на обучение, и никто не собирался лишать ее стипендии только потому, что она перешла на юридический факультет.
– Гораздо лучше приобрести какую-то практическую специальность, – сказала она Мэнди.
