Сестрица кивнула, не преминув напомнить, что говорила об этом с самого начала.
– На романтической литературе далеко не уедешь.
– И чего же тебе хочется? – Мэнди жевала жвачку с деланым безразличием, но ей не давало покоя, что старшая сестра вдруг стала такой карьеристкой.
– Да мало ли, – отмахнулась Холли с притворным безразличием. Откровенничать с Мэнди означало подставляться. – Закрывать плохих парней, добиваться правосудия… – Впервые после возвращения домой она улыбнулась по-настоящему. Улыбка вспыхнула и в глазах, ненадолго прогнав из них суровое выражение.
Диплом она получала уже как Кейт Мохайни. Кейт – более твердая и резкая форма ее среднего имени Кэтрин, а Мохайни – девичья фамилия матери, которую Линда вернула себе, узнав, что Пит со своей двадцативосьмилетней подружкой ждут ребенка.
Холли Берри – папашина шутка, превратившая ее в посмешище, – исчезла навсегда, как руно, состриженное с замызганной меченой овцы, обнажив чистую, безжалостно оголенную кожу.
Метаморфозы на этом не кончились. Волосы, которые Холли коротко остригла перед Оксфордом, за несколько лет отросли и посветлели. Спрей «Сан-ин», которым ее щедро поливала Мэнди, сменился мелированием, выглядевшим так естественно, что лишь мать и сестра помнили, что Кейт не натуральная блондинка. Девушка сильно похудела: чересчур соблазнительные груди и округлый живот будто сдулись, тело стало совершенным и стройным, а вес контролировался регулярными пробежками и постоянными взвешиваниями. Война с телом велась постоянно: мягкая податливость и ненужная сексуальность изгонялись, пока Кейт не превратилась почти в андрогина, став худой и резкой. Густые сросшиеся брови были элегантно выщипаны, а когда сошел жир, обозначились скулы – высокие и четкие. Прежде пухлые, щеки слегка запали, и лицо по форме стало напоминать сердечко.
– А она у нас похорошела, – отметила Линда, когда Кейт окончила университет, фотографируя ее перед Ливерпульской филармонией. Квадратная шапочка была лихо сдвинута набок, но улыбка Кейт казалась жесткой. – Вот бы она это поняла и начала с кем-нибудь встречаться…
Студенческие годы в Ливерпуле прошли практически без поклонников: Кейт Мохайни мало кто отваживался пригласить на свидание – настолько она презирала мужчин. Поэтому все очень удивились, когда она, поступив в лондонскую адвокатуру, обзавелась бойфрендом, быстро ставшим ее мужем. Алистера Вудкрофта, добродушного молодого человека, всегда уступавшего жене, по окончании учебы так и не взяли на работу в судебную систему.
Кейт мечтала научиться снова доверять людям, отказаться от излишней категоричности, ставшей частью ее натуры, позволить хоть немного любить себя, но не смогла вынести близких отношений, хоть и терпела секс. Она не пускала мужа в свой личный мирок и пресекала его попытки помочь. Она вскидывалась, затевала ожесточенные споры, осаживала его, отталкивала, как только возникал риск сближения. Кейт видела, как его глаза сверкали от обиды, и подольше задерживалась в баре или офисе, приходя домой, когда муж уже спал – или притворялся спящим.
Брак продержался полтора года, внушив Кейт стойкое нежелание жить с кем-то еще – и оставив ей новую фамилию, под которой она начала юридическую карьеру. Фамилия нравилась ей своей простотой: твердые, деловые согласные, два бесстрастных слога, оставляющие впечатление чего-то прочного.
Так появилась Кейт Вудкрофт.
Глава 21
Эли
26 апреля 2017 года
Опершись о кухонный стол, Эли натянула плотные черные колготки и сунула ноги в туфли. В доме, в виде исключения, было тихо. Десять вечера. Завтраки в школу собраны, на кухне более или менее чисто. Дети спят, Эд в отъезде. Эли понимала, надо воспользоваться возможностью и поспать подольше, но у нее еще оставались силы. Ей так редко выпадает возможность спокойно посидеть и подумать!
Отпив глоток чая «Эрл Грей» без кофеина, бесцветного и успокаивающего, взрослый эквивалент теплого молока, которое Джоэль все еще требует перед сном, – его Эли заваривает, когда у нее хорошее настроение, что в последние годы бывает реже и реже, – она взяла вчерашнюю «Гардиан». За неделю Эли едва просматривала пару газет, но эту бесплатно положили к покупкам в супермаркете. Можно в кои-то веки узнать обстановку в мире.
Пробежав первую страницу, Эли открыла сразу третью, где даже крупные газеты печатают самые скандальные истории. На глаза ей попался отчет о первом дне процесса над Джеймсом Уайтхаусом. Именно о нем говорила Кейт, сидя за этим столом: резонансный процесс над высокопоставленным чиновником станет новым стимулом для ее карьеры. Ни о чем другом она и думать не могла.
Эли не видела подругу больше месяца – уже целых шесть недель – и почувствовала угрызения совести: надо было хоть эсэмэс написать с пожеланием удачи. Хорошая подруга, Эли искренне считала свою работу пустяковой по сравнению с профессией Кейт. Она взглянула на часы, не решаясь беспокоить ту неурочным звонком. Лучше не надо. Если Кейт работает, это ее только отвлечет. Да и в любом случае уже поздно.
Эли торопливо читала, ухватывая суть: любовница, лифт, палата общин – и зловещая подробность, от которой статья переставала быть пикантным анекдотом: «изнасилование». Надо же, какая Кейт умница, раз ей поручили такое важное дело… Но Эли не верилось в виновность Уайтхауса, смотревшего на нее с фотографии шириной в четыре колонки со смесью серьезности и уверенности в себе. Ни усмешки, ни намека на самодовольство, только эта характерная вера в себя. Он знает, что невиновен, говорила фотография, и присяжным ничего не останется, как тоже в это поверить.
Кожу под волосами стянуло от смутной тревоги. Если он не совершал преступления, тогда Кейт поддерживает обвинение против невиновного. Но как же это возможно? Вот чего Эли никогда не понимала в адвокатах, так это их легкомысленного объяснения, что необходимо доказывать вину, а не невиновность. От ошибок и правосудие не застраховано. Эли надеялась, что Джеймс Уайтхаус все же невиновен. У него жена и дети, им-то сейчас каково? Эли с трудом представляла, что переживает его бедная супруга. Но если он не совершал преступления, Кейт проиграет дело и будет страшно расстроена!
Эли просмотрела статью до конца. Надо же, всего на два года старше, чем они, окончил Итон, учился в Оксфорде – она так и думала. Жена на суд не приходит. Любопытно, что об этом упоминают в газете. Интерес Эли к семье Уайтхауса усилился: а кто у него супруга? Взяв айпад, она смущенно набрала ключевые слова, отчего-то надеясь, что Уайтхаус женат на каком-нибудь богатом страшилище, хотя и понимала, что это маловероятно.
А вот и пара строк о его жене: «Супруга обвиняемого Софи Уайтхаус, внучка шестого барона Гринуэя из Уиттингтона». На фотографии она, сжимая руку мужа, надменно смотрит на фотографа. Длинные темные волосы, большие голубые глаза, в которых читается впечатляющая комбинация презрения, обиды и, пожалуй, страха.
Внутри у Эли все оборвалось, сердце заметалось, стуча о ребра. Ей знакомо это лицо, эта женщина! Здесь она, конечно, старше и ухоженнее, но сомнений быть не может: в последний раз Эли видела ее в студенческой столовой, в спортивной форме университетских гребцов, из которой эта Софи не вылезала, или в топе на бретельках и крошечных джинсовых шортиках. Кажется, это было после выпускных экзаменов, когда целый июнь они ничего не делали, только пили и устраивали пикники в университетских парках. Эли помнила, как эта Софи смеялась, откидывая голову, играла в крокет во дворе колледжа и говорила уверенно, громче однокурсников. Красивый вкрадчивый голос с прекрасными модуляциями порой портил вырывавшийся у нее слишком громкий смех – смех человека высокого статуса.
