На второй курс Холли не приехала, написав Эли: «Наверное, Оксфорд не для меня. Мне не подходит его климат. Причину знаешь только ты». Последняя фраза, а также жалкий вид Холли после изнасилования и то, как несколькими месяцами раньше она помогла Эли, найдя подругу в отключке на полу туалета, натянув ей спущенные трусы, а потом умывая ее перепачканное рвотой лицо, придерживая сзади собранные волосы, – сплотило девушек гораздо теснее, чем хорошие времена. Эли сразу написала в ответ, завязалась постоянная переписка, а когда подруги переехали в Лондон, дружба только окрепла.
К тому времени Холли уже превратилась в Кейт – жесткую, элегантную, почти неузнаваемую. Это произошло не сразу, но когда она начала работать, метаморфоза уже завершилась. Новая Холли была куда увереннее в себе, чем несчастная девушка, сбежавшая от позора в родной Ливерпуль: голос ее стал ниже, звучнее и благороднее, акцент исчез совершенно. Лишь изредка, когда ей случалось выпить и впасть в сентиментальность, возвращалась прежняя скороговорка. Кейт стала лощеной, хладнокровной и разучилась шутить, ее интересовала только работа, а бедняга бойфренд, быстро ставший мужем, довольствовался вторыми ролями. Эли его искренне жалела: это был приятный молодой человек, лишенный неприкрытого честолюбия Кейт, ее энергии и упорства, с мягким характером – должно быть, стабильная жизнь представителя среднего класса никогда не преподносила ему неприятных сюрпризов.
Подруги не вспоминали о том, что произошло в ту ночь, – к чему? Однажды Эли заговорила на эту тему, но тут же пожалела об этом.
– Слушай, ты вообще как? Ну после того, что тогда случилось?..
Кейт уставилась на нее расширенными холодными глазами.
– Я не желаю об этом говорить.
– Конечно-конечно, извини, – смутилась Эли и заговорила о другом, пряча глаза, чтобы Кейт не увидела, что она заметила ее румянец.
– Ничего. – В голосе Кейт послышалась теплота, будто она смягчилась. Закончила она так тихо, что Эли пришлось напрячь слух: – Я просто не могу об этом говорить.
Но и без разговоров было понятно, что Кейт по-прежнему живет прошлым: затаенная боль никуда не делась и возвращалась, когда Кейт рассталась с Алистером, когда подолгу жила одна, когда металась между короткими, ни к чему не ведущими связями.
Пусть это случилось больше двадцати лет назад, но изнасилование совершенно изменило Холли. Сделало ее Кейт. Послужило катализатором блестящей карьеры уголовного адвоката, предпочитавшего выступать на стороне обвинения. Эли это чувствовала, пусть подруга и не признавалась в этом.
Могло ли случиться так, что старая боль пересилила профессиональную объективность? Возможно ли – чисто теоретически, – что Кейт изнасиловал Джеймс Уайтхаус и теперь она преследует его на почве личной неприязни? Пока Эли знала только, что двадцать четыре года назад Кейт была знакома с девушкой, впоследствии ставшей женой обвиняемого. Раз она об этом умолчала, значит, есть какая-то причина. Вопрос без ответа не давал покоя, как укус насекомого. Эли знала: нельзя расчесывать зудящее место, но чем больше она старалась об этом не думать, тем большее смятение росло в ее душе. Так, ну-ка, понемногу, не спеша: Джеймс крутил амуры с Софи, которая занималась с тьютором вместе с Холли. Значит, Джеймс мог знать Холли – в Оксфорде они точно учились в один и тот же год. Но только на этом основании его невозможно обвинить в изнасиловании Холли!
Эли вышла из уборной, оставив там фотографию молоденьких доверчивых студенток, и постаралась успокоиться. Она поставила чайник и, чтобы чем-то себя занять, заварила еще чая. Теоретически не исключено, что Кейт не стала упоминать давнего знакомства с подсудимым из-за той мрачной, позорной истории. Она ни разу не назвала имя насильника, и упорное желание сохранить это в тайне теперь вполне объяснимо. Но Кейт может быть жесткой, упорной и безжалостной, и если – только если – изнасиловал ее все же Джеймс Уайтхаус, она способна стереть его с лица земли, и ее будет мало волновать, раскаивается он в старых грехах или нет.
Но как же бедняжка Литтон, обвиняющая его в новом изнасиловании, если Кейт думает не об обстоятельствах дела, а совсем о другом? На суде всю жизнь этой Оливии вывернут наизнанку, растерзают ее на части! Эли глубоко вздохнула. Кейт, организованная, дисциплинированная Кейт не пойдет на поводу у эмоций. Она направит давно копившийся гнев в нужное русло и выиграет процесс.
А что ждет Софи? У Эли сжалось сердце. Бедная женщина. Она не просто какая-то недалекая мажорка, а давняя знакомая, чем-то похожая на саму Эли, – и такой чудовищный удар!.. Интересно, каково было жить и спать с Уайтхаусом? Эли помнила, как Софи со всех ног бежала через привратницкую на свидание и заливалась нежно-розовым румянцем, упоминая «своего бойфренда». Теперь его судят в Олд-Бейли, а она не приходит на заседания. Неужели подозревает, что он совершал такое и раньше? Даже если она сомневается в порядочности своего мужа, ей сейчас надо молиться, чтобы его оправдали.
Эли подумала о своей любимой подруге. Если Кейт проиграет дело, она не только погубит свою карьеру, но и упустит возможность отомстить своему насильнику, сломать ему жизнь, как он едва не сломал жизнь ей.
Если Уайтхаус уйдет из зала суда оправданным, его новая жертва будет просто раздавлена, однако такой исход может кое-как склеить пошатнувшийся мирок Софи. Но как это отразится на Кейт?..
Глава 22
Кейт
27 апреля 2017 года
Он почти не изменился за столько лет. Более того, он не только не состарился, но и сделался еще красивее. Есть такие мужчины, которые, подобно сыру или красному вину, с возрастом становятся только лучше. Морщинки у глаз и легкая седина на висках добавляли солидности, подбородок стал тверже и казался решительнее. Уайтхаусу вполне удался хитрый трюк выглядеть моложавым, но умудренным жизнью.
Фигура у него осталась, как у юноши: все тот же торс спортсмена, широкие плечи, рельефный пресс – видимо, от вестминстерских ланчей брюшко не растет, или Уайтхаус сгоняет жирок упражнениями. Хотя он активно участвовал в дебошах «либертенов», мне казалось, что на самом деле он на них не похож. Член элитной команда гребцов, сумевший стать первым, политик, который меньше чем за пять лет после избрания в парламент сел в кресло заместителя министра, сделав перед этим впечатляющую карьеру в совершенно иной области, – такой человек знает, что такое жесткий самоконтроль и дисциплина.
Входя в зал суда, я едва удостаиваю его взглядом: меньше всего мне сейчас нужен прямой контакт. Страх, что он каким-то образом меня узнает, еще не прошел, пусть я и переделала себя столь радикально. Даже профиль стал другим: свой нос я не любила еще до того, как Джеймс Уайтхаус нагнулся и поцеловал его кончик, но после этого стала просто брезговать им. Опытный хирург сделал его классически прямым, и теперь даже я не узнаю в зеркале прежнюю простушку, а чтобы под париком и мантией разглядеть во мне Холли, нужна нечеловеческая зоркость.
Однако быстро выяснилось, что подсудимый воспринимает меня только как Кейт Вудкрофт, королевского адвоката, и глубоко сидящий страх отступил. Я убедилась, что он конечно же меня не узнает: вспомнить меня невозможно, плюс я осталась для него анонимной студенткой – Полли или Молли, как он тогда сказал. Наша встреча была для него лишь очередной зарубкой на кроватном столбике. Я стала одной из многих побед, которую он записал на свой счет, если не забыл.
