Джеймс ощутимо расслабился. Он уводил сына и дочь на теннисный корт и с ангельским терпением отрабатывал бэкхенд Эмили и одновременно учил форхенду Финна, легко и тактично учитывая различия в способностях детей.
Очень помогало и то, что его мать обожала своего сыночка. Таппенс, приятная женщина с тугим седым перманентом и жемчугом на шее, по которому она постукивала в минуты волнения, не имела обыкновения поддаваться эмоциям – по крайней мере, так говорили две ее дочери. Но когда домой приезжал их младший брат, ее единственный сын, Таппенс смягчалась: на впалых щеках появлялись ямочки, серые глаза начинали светиться, плечи расслаблялись, и в довольно надменной старухе проступали прежние черты красавицы с пухлыми губами, которой она когда-то была. Таппенс наслаждалась присутствием сына, как солнечным теплом, становясь живой, как девчонка, и чуть ли не кокетливой. Когда она при встрече обнимала сынка за плечи, изумрудные перстни в богатой оправе ар-деко гордо торчали на ее костлявых пальцах. Софи угадывала глубину терзавшего Таппенс страха, державшего ее в здешнем уединении, подальше от зала суда: ее дорогой мальчик – и вдруг насильник? Нависшая угроза будто издевалась над священной верой Чарльза в «правильный способ вести дела», который включал паи, акции, церковь по воскресеньям, трастовый фонд для внуков, гольф три раза в неделю, зимнее солнышко и рюмочку перед обедом, и открывала перед ними целый новый мир судебных процессов, пресс-конференций и юридических концепций согласия и виновности, о которых Таппенс предпочитала не думать, но которые – она отличалась бо́льшим воображением, чем Чарльз, – не давали ей покоя в безмолвные ночные часы.
Теперь Таппенс могла вздохнуть с облегчением: ее дорогой мальчик в безопасности. Она стояла, наблюдая, как Джеймс гоняется за детьми по безукоризненно разделенной на полосы лужайке, а Софи, которая всегда старалась чем-то себя занять в этом внушительном доме постройки двадцатых годов (здесь ей было неуютно), заваривала чай. Теперь она жила на автопилоте, односложно отвечая, когда требовалось, с непривычной отстраненностью прокручивая в уме свой спор с Джеймсом до тех пор, пока уже не могла больше ни о чем думать. Тело у нее наливалось свинцовой тяжестью, ей требовалось прилагать усилия, чтобы просто ставить одну ногу перед другой – и сдерживать накопившуюся горечь.
Поэтому Софи не сразу заметила, что свекровь нервничает: Таппенс похлопывала по своим жемчугам коротким отрывистым движением, а нижнее веко ее левого глаза нервно подергивалось.
– Ты уйдешь от него? – Вопрос застал Софи врасплох. – Мы не будем тебя винить. – Свекровь скупо улыбнулась, будто говоря это через силу. – Конечно, мы бы предпочли, чтобы этого не случилось – так гораздо лучше для детей. – Она кивнула на Джеймса, который перевернул Эмили вверх ногами.
Длинные волосы девочки свесились, рот широко открылся в восторженном визге. Софи представила заливистый безудержный смех, каким смеются маленькие дети и который она слышит все реже: ей не удалось оградить дочь от шепотков на игровой площадке. Софи подозревала, что Эмили понимает гораздо больше, чем показывает. Так же, как она знает, что зубной феи не существует, дочка догадывается, что и Джеймс не так уж невиновен. Правда, на ее любви к отцу это никак не сказалось.
Они играли в салки: Джеймс дал детям фору, а потом бросился вдогонку. Финн, подражая футболистам, с гиканьем несся по саду, раскинув руки, словно крылья самолета. Эм стрелой полетела к зарослям за цветочными бордюрами. Весна уже наступила: это чувствовалось в цветении цеанотусов и тюльпанов, в ярком ковре колокольчиков, но солнце было тусклым и смутно просвечивало сквозь плотный облачный слой.
Софи подогрела чайник, обдумывая, что ответить свекрови, слова которой неприятно удивили ее, – точно пьяница нечаянно сболтнул правду. Таппенс продолжала:
– Я все думаю, когда мы его упустили… Может, когда не стали спорить, что его мнение всегда верное? Или это ему в школе привили… Чарльз, конечно, тоже никогда не терпел споров. Может, это чисто мужская черта? Предельная самоуверенность, убежденность, что глупо сомневаться в своем мнении. Вот у девочек и у меня такого нет… Он с детства такой был – вечно плутовал в клюдо, мошенничал в «Монополии», настаивая, что ему можно менять правила. Он был так мил и убедителен, ему все позволялось и прощалось. Может, поэтому он до сих пор убежден в своей вседозволенности?
Софи молчала. Со свекровью они всегда ограничивались разговорами о книгах, теннисе и садоводстве, Таппенс в первый раз позволила себе такую откровенность. От ее неожиданного самоанализа Софи стало неловко и досадно: ей хватает чем заняться и без того, чтобы утешать жаждущую ободрения Таппенс. К тому же, откровенно говоря, Софи и сама задумывалась, где свекровь промахнулась с воспитанием сына.
Она бросила в заварочный чайник пакетики и налила кипятка, оставаясь внешне бесстрастной. Чего Таппенс от нее хочет? Услышать, что это не ее материнская вина? Чтобы Софи обвинила во всем Чарльза и его выбор дорогой школы? Как бы она ни симпатизировала Таппенс – Софи любила свекровь, ее просто нельзя было не любить, хотя с внуками та была довольно холодна, – тут она не собиралась ее оправдывать.
Но Таппенс явно ждала ответа.
– Я не собираюсь от него уходить, – вырвалось у Софи, прежде чем она успела все обдумать и принять решение. Она кашлянула, подавляя сомнения и отвергая подобную возможность. – Так лучше для детей, а они для меня – главное соображение, как вы говорите.
– Ты для него самый лучший вариант, знай это. – Таппенс взглянула на невестку с непривычным для Софи восхищением. – Не хочу даже думать, каким бы он стал, не будь у него такой умной и красивой жены. – Таппенс замолчала, видимо, представив себе бесконечную череду бессмысленных коротких романов сына.
Обязанность держать мужа в узде оказалась нелегкой, и Софи вдруг охватила ярость. Таппенс, ничего не заметив, продолжала:
– Он знает, что ему с тобой повезло. Мы с отцом ему так и сказали.
– Сомневаюсь, что он это знает. – Софи не желала выслушивать сказку о блудном сыне и сосчитала до десяти, чтобы не разразиться руганью и не шокировать свекровь. Когда она заговорила вновь, ее голос звучал тихо, но в нем отчетливо слышалась горечь:
– Как вы сказали, так лучше для детей. Я не в счет.
– Я так не говорила, – вскинулась Таппенс.
– Еще как сказали.
Атмосфера накалилась от новых для них обеих эмоций. От гнева Софи едва не забыла о приличиях.
Она осмотрела стол, накрытый к чаю, – пузатый чайник, молочник, чашки костяного фарфора, лимонный пирог, который они утром испекли вместе с Эмили, и заставила себя извиниться:
– Простите за резкость. Давайте всех приглашать, чай готов. – И она направилась к задней двери, чтобы позвать свою семью.
Глава 30
Кейт
26 мая 2017 года
После процесса прошло больше трех недель. Я стою на мосту Ватерлоо – это одно из моих любимых мест. Пятница, тротуары стремительно пустеют: все спешат начать выходные уже сегодня, чтобы как следует насладиться дивной погодой.
