– Мы отчалили! – крикнул Джеймс в обшитые дубом комнаты, где Ник и Джордж втягивали очередные дорожки кокаина. – Пойдем разбудим Соф. Том со мной.
Их проводили буйным ревом:
– Повезло девчонке!
– А она с двумя справится?
– А третьего ей не надо? – выдал Джордж.
– Все, пока. – Джеймс, не поддаваясь на провокации, почти выпихнул Тома на лестницу. Дубовая дверь скрипнула, словно вздохнув с облегчением.
И они ушли – Джеймс практически нес Тома три лестничных марша, поддерживая на вытертых ступенях, когда голова у того кружилась особенно сильно. Во дворе Том перегнулся через живую изгородь, и его бурно вырвало.
– Лучше?
– Жарко. – У него горели щеки. – И голова кружится.
– Знаешь, пойдем отсюда подальше.
Они побрели через двор ко вторым воротам. Джеймс вел приятеля, требуя, чтобы Том пошевеливался. Время было позднее, навстречу им никто не попался. Выходя с территории колледжа Медоуз, они оглянулись на корпус, ища глазами комнату Алека. Окна были по-прежнему широко распахнуты, а на балконе фигура в кремовой шелковой рубашке и расстегнутом жилете подставила лицо луне. На лице было написано блаженство.
– Что за идиот! Небось возомнил, что умеет летать! – Джеймс покачал головой и пошел вперед, с усилием таща за собой Тома. И лишь в воротах у него мелькнула страшная мысль.
Сзади послышался жуткий крик, полный безумного веселья. Он продлился лишь долю секунды – за ним последовал тяжелый глухой удар тела о гравий. С крыши поползла, звонко стукаясь о землю, черепица.
– Черт! Бежим! – Инстинкт не подвел его. Внутри у Джеймса все превратилось в лед, и он кинулся бежать.
– А Алек? – заикаясь, выговорил очнувшийся от ступора Том.
– Беги, придурок! – Джеймс схватил его за запястье и с силой сжал, вдавливая пальцы в мягкую плоть.
– Так ведь Алек…
– Беги, черт тебя возьми! – Джеймс дернул Тома за собой, и они выскочили в ворота и побежали по Хай-стрит, по пыльной мостовой, сразу протрезвев. Многолетний опыт кроссов по пересеченной местности позволял им стремительно удаляться от Медоуз.
– Но Алек… Слушай, ему же «Скорую» надо вызвать, – блеял Том.
– Нельзя! Ты сам дал ему герыча, идиот!
– Блин! – До Тома начинала доходить чудовищность случившегося. Рот у него сжался и искривился от распиравших его эмоций.
– Черт, у меня фольга. – Джеймс показал на карман. – Ах ты ж…
– Надо выбросить. – Лицо Тома стало жестким: инстинкт самосохранения быстро вытеснял сочувствие. – В начале Брасенос-лейн.
Они свернули налево и добежали городской урны, где засунули комок фольги под пустые картонки из «Макдоналдса», обертки от шоколада, банки «Карлсберга» и банановые шкурки.
Рубикон был перейден. Том с безжалостностью, которую Джеймс увидит вновь, когда приятель, перепрыгнув через головы других, окажется в парламенте, а затем, ловко маневрируя, станет одним из руководителей консервативной партии, отложив на время угрызения совести, резво несся к своему колледжу. Джеймс бежал за ним с бешено бьющимся сердцем и наползающей на глаза чернотой.
У двери в свою комнату Том согнулся пополам.
– Может, все же вызовем «Скорую»? – спросил он, задыхаясь.
– Другие вызовут. Или охрана.
– Точно? – Том дышал неровно, готовый вот-вот разрыдаться.
– Он все равно не выживет.
– Черт! – Лицо Тома сморщилось. – Черт, черт, черт…
– Слушай, ты сейчас поспи. Я утром приду. – Джеймса трясло – сказывались выброс адреналина и животный страх.
Они с Томом коротко обнялись, и Джеймс хлопнул приятеля по спине.
– Я перед тобой в долгу, – сказал Том.
– Брось. Нас там не было, мы ничего не видели.
– Не были, не видели, – повторил Том. Если говорить это достаточно убедительно, может, им и поверят.
– Я приду с самого утра.
Том опустил голову.
– Кодекс чести «либертенов», – пробормотал он.
Джеймс поморщился. Да, на это, блин, вся надежда.
– Я ни словом не проговорюсь.
В Шрусбери, лежа в объятиях Софи, он почувствовал себя в безопасности. Наутро пришла полиция, но Джеймс объяснил, что они с Томом сразу ушли со злосчастной вечеринки, когда стало ясно, что парни разбуянились. У него прелестная подружка, он предпочел провести ночь с ней, если детективы его понимают… Нет, наркотиков они не видели, правда, они ушли довольно рано. Героин?! Боже упаси! Алек, при всей своей распущенности, наркоманом не был, это не про него. Трагическая случайность… Нет, имен дилеров они не знают. Джеймс, боясь сорваться и нагрубить недоверчивым детективам, говорил тихо и печально. Много лет спустя он назовет свою тогдашнюю мину «сочувственным лицом консерватизма».
Руководство колледжа подтвердило алиби своих выпускников и дало им хорошие характеристики. Джеймс входил в состав гребной команды колледжа, дисциплинированный, сознательный спортсмен. Член обеденного клуба, да, но если бы он пил, то никогда не стал бы чемпионом. У парня огромная самодисциплина, к тому же он собирается в политику и вряд ли стал бы пачкаться, связавшись с наркотиками. Том? Блестящий ум, окончил университет с одним из самых высоких баллов – вот, проверьте результаты. Два молодых человека с прекрасным будущим, гордость колледжа и, как считали, всего Оксфорда.
Так Джеймс и Том выбрались сухими из воды. Они все ждали, когда кто-нибудь брякнет – это Том принес героин в комнату Алека, но либо «либертены» действительно чтили омерту, либо оставшиеся накачались до того, что ничего не помнили. Действо с фольгой на балконе длилось недолго – Джеймс сразу унес пакет с порошком в туалет.
Полицейские, позже предъявившие Джорджу Фортескью обвинение в хранении кокаина, не нашли ничего, что можно было бы инкриминировать Тому и Джеймсу, и вынуждены были поверить в непричастность к трагедии студентов с такой безупречной репутацией. Вежливые, смирные, они явно тяжело переживали случившееся, а один из них был еще и будущим крупным политиком – в нем ощущались задатки лидера.
Поблагодарив за уделенное им время, детективы взялись за тех, кто находился в комнате, когда Достопочтенный Алек Фишер, всеми любимый студент с географического факультета, шедший на диплом с отличием третьей степени, игрок в крикет, виолончелист, любимый сын и брат, трагически погиб.
Глава 34
Софи
3 октября 2017 года
Свинцово-серые волны облизывали гальку, отступая, и вновь набрасывались на берег Суссекса. Убаюканная мерным ритмом моря, Софи засмотрелась на прибой, представив, что волны омывают ее, донимаемую мыслями, от которых болела голова и ныло сердце.
