Я откидываюсь на спинку кресла и сосредоточенно потягиваюсь, наслаждаясь обжигающим ощущением, распространяющимся до кончиков пальцев рук и ног. Прошло уже два года с тех пор, как Брайан подал мне документы по делу Уайтхауса, невольно сорвав струп с раны, которая, как я себя убеждала, давно затянулась. Уже больше девятнадцати месяцев минуло с тех пор, как Джеймс Уайтхаус сел на скамью подсудимых в Олд-Бейли и был оправдан.
Пора двигаться дальше, как делают другие – и не в последнюю очередь Софи, чью просьбу о «быстром» разводе удовлетворили в марте на основании «неприемлемого поведения» супруга. Эта новость дала газетам возможность разворошить прошлое и намекнуть на выходки «либертенов», однако и это не нанесло Уайтхаусу заметного ущерба. Он снова в правительстве – заместитель министра в департаменте транспорта, отвечает за безопасность на железных дорогах и развитие строительства. Чрезвычайно скучная, пусть и полезная, должность, отнюдь не синекура, но там Уайтхаус заработает необходимые баллы и пролезет обратно в верха. Готова поспорить на сотню фунтов, что он получит повышение во время очередной перестановки в министерстве. Эта мысль вызывает у меня горечь, как и недавняя фотография Уайтхауса с премьер-министром, на которой они выглядят так, словно обменялись шуткой, понятной лишь им двоим. Стало быть, Уайтхаус полностью реабилитирован, его карьера восстановлена, и дружба не замедлила разгореться вновь, если вообще затухала.
Уайтхаус уже обзавелся новой подружкой, гораздо моложе его бывшей жены, – она юрист из Сити, двадцати с чем-то лет. На фотографии, сделанной во время бракоразводного процесса, она шагает по Треднидл-стрит с опущенной головой – лицо ее закрывает густая прядь выпрямленных темных волос. Я ожидала увидеть кого-то попроще и недоумевала, как такая умная женщина могла связаться с мужчиной, ранее обвинявшимся в изнасиловании и оправданном только благодаря своему неотразимому очарованию? Нет дыма без огня? Только не в случае Джеймса Уайтхауса!
В животе у меня заурчало, и я отпила диетической колы. Еще одна перемена: я перестала налегать на алкоголь, и сейчас мой холодильник забит едой. От белого вина я не отказалась, просто начала есть и уже перестала быть костлявой, приблизившись к определению «стройная».
Жизнь течет ровнее, и если кажется, что я по-прежнему одержима желанием отомстить Уайтхаусу, поверьте, это не так. Проходят дни и даже недели, а я ни разу не вспоминаю о нем. Правда, меня по-прежнему коробит оправдательный вердикт, вынесенный словно в издевку надо мной. Несмотря на скромную должность Уайтхауса, его имя мелькает в газетах, и я вспоминаю о нем (и о своем профессиональном поражении) всякий раз, когда вхожу в Олд-Бейли. Это примечание к моей подростковой мании, малозначительный контрапункт – очень тихий, но все же различимый. Если в моем присутствии упоминают Уайтхауса или что-то с ним связанное, я всегда это слышу.
Я сидела, занятая своими мыслями, когда в дверь постучал Брайан. Резкий характерный тук-тук-тук – значит, он по делу.
– Войдите. – Я встретила его улыбкой, радуясь возможности отвлечься от тягостных размышлений. – Принесли что-нибудь интересное?
Уши его порозовели, а губы таили усмешку, будто Брайан старался не выдать секрет. В руках его не было рабочих документов, только свежий номер «Кроникл», ежедневной лондонской газеты.
– Что там? – В его глазах я заметила искорку, и мне не терпелось узнать причину. Брайан опустил взгляд, наслаждаясь моментом славы.
– Старина Джим Стивенс времени не теряет. – И Брайан присвистнул тонкими губами.
Я совсем забыла, что он знаком со Стивенсом еще с тех времен, когда Флит-стрит называли не только улицу, но и всю английскую прессу: издательства тянулись до самого Королевского суда Лондона, и газетчики работали буквально в двух шагах от здания, в котором сейчас находимся мы и другие адвокатские корпорации.
– Ох и волну же он поднял…
– А ну, дайте сюда. – Я нетерпеливо протянула руку.
Брайан проворно отступил на два шага, словно танцуя джигу, и лишь затем отдал мне газету с широкой улыбкой – ему это было позволительно, ведь мы вместе работаем уже больше двадцати лет.
– Ну как, интересно?
Я знаю, что он смотрит на меня, ожидая моей реакции, но не могу оторваться от статьи: мое внимание привлек заголовок на первой полосе. Вокруг все будто замерло: такие моменты способны изменить судьбу. Так было, когда я получила письмо о зачислении в Оксфорд. Или в тот вечер в открытой галерее, когда моя спина терлась о неровные камни, а его шепот громом отдавался в моих ушах.
«ПРЕМЬЕР-МИНИСТРА ДОПРАШИВАЮТ ПО ПОВОДУ СМЕРТИ В ОКСФОРДЕ», – кричал заголовок, а ниже помещалась фотография премьера с мрачным лицом и косящими глазами. «Полиция долины Темзы вновь занялась расследованием гибели в 1993 году приятеля премьер-министра, употреблявшего наркотики», – говорилось в первом абзаце. Я прочитала второй, и сердце мое гулко забилось: «Министр Джеймс Уайтхаус также будет допрошен в связи со смертью молодого представителя высшего общества». Кровь прилила к голове, зашумела в ушах, но я машинально фиксировала в памяти детали, выхватывая из текста ключевые слова: гибель, наркотики, эксклюзивный клуб любителей выпить, оргии, «либертены» – и дату, начало июня 1993 года.
Это тот самый день, когда он меня изнасиловал, – пятое июня. Смерть Достопочтенного Алека Фишера случилась в тот самый летний вечер, когда Джеймс столкнулся со мной под сводами открытой галереи. Я помню, что он был одет в клубный костюм «либертенов», который я находила весьма эффектным: кремовая шелковая рубашка с шейным платком, узкий жилет и брюки, в которые он заправил что полагается, после чего застегнул молнию, пряча доказательство случившегося. Я тогда еще подумала, что он наверняка возвращается с вечеринки, потому что от него пахло виски и немного «Мальборо лайтс». И мне отчетливо запомнилось, что он очень нервничал. Зрачки у него были как пуговицы – но не от кокаина, а от адреналина: Уайтхаус буквально летел по двору, а избыток энергии, безрассудство и острая потребность в физической разрядке означали, видимо, не только то, что он хотел секса и не задумывался о том, как и с кем его получить, – но и реакцию на другое, не менее сильное чувство. Это была реакция на огромный страх.
Смерть, секс, насилие – все это сошлось той ночью. Я издала странный звук – нечто среднее между глотанием и кашлем – и притворилась, что хочу прочистить горло, надеясь обмануть Брайана. Я отпила еще колы, ожесточенно думая. Потом запрокинула голову, пряча выступившие слезы.
– Вы в порядке, мисс? – Помощник присел на корточки рядом со мной, по-отечески обеспокоенный, и вглядывался мне в лицо, наверняка заметив слезы, блестевшие на ресницах. Насколько хорошо он меня знает? О чем он уже догадался? При нем я сделала карьеру от стажера до адвоката, при нем сформировалась как барристер и как женщина. Брайан даже видел меня плачущей – совсем, можно сказать, недавно, вскоре после оправдания Джеймса Уайтхауса, когда я думала, что все уже ушли из конторы.
– Вполне, – подтвердила я твердым тоном, который никого не обманул. – Новость и в самом деле невероятная. – Я кашлянула. – Но Стивенс должен быть абсолютно уверен в своем источнике.
