– Ужин ведь неофициальный, – сказал Юлий. – Если бы я принимал гостей, тогда да, я попросил бы вас переодеться. Мне жаль, что я не понял, что у вас просто нет подходящего наряда, но завтра все будет исправлено.
Холли вздернула подбородок:
– Может, вы уже сядете и насладитесь ужином? Приятного аппетита.
Юлий раздраженно вздохнул:
– Слушайте, мне жаль, если я вас расстроил. Просто все немного непривычно для меня.
В глазах Холли читалось презрение.
– Почему я должна быть расстроена? Меня не интересует ваше мнение ни обо мне, ни о моей одежде. Для меня оно ничего не значит. Да и вы, собственно, не значите для меня ничего.
Юлий аккуратно выдвинул стул:
– Пожалуйста, поужинайте со мной. Холли надула губы:
– Зачем? Чтобы вы обращались со мной как с обезьянкой? – Она положила руки на бедра и стала говорить с сильным британским акцентом: – Не держите свой нож как кинжал. Не режьте ваш хлеб. Ломайте его. Нет, это не бумага, это называется салфетка.
Юлий не мог удержаться от улыбки. Холли, безусловно, не поняла своего призвания. Она могла бы стать актрисой.
– Я обещаю не критиковать вас. Она прищурилась:
– Обещаете?
Холли кокетка и соблазнительница или Холли придирчивая особа – кто больше ему нравился? Он понял, что ему интересны были обе стороны ее личности.
– Обещаю.
Она с шумом выдохнула:
– Хорошо.
Юлий помог ей сесть, а затем сел сам. Положив салфетку на колени, он наблюдал, как девушка умело и быстро накладывает блюда на тарелки. Мельком взглянув на него из-под опущенных ресниц, она дала ему понять, что он сильно ее недооценивал. Она могла быть плохой девочкой, и вот через какое-то время она уже гордая леди с чувством собственного достоинства. И гордостью.
Во время еды Юлий пытался завязать нейтральный разговор о погоде, фильмах, экономике, но Холли, похоже, не была настроена на светскую беседу. Ответы ее были односложными, или она ограничивалась пожатием плеч со скучающим видом. Холли совсем мало ела, просто передвигала еду по тарелке, иногда отправляя кусочек в рот. Она делает это нарочно? Чтобы наказать его за поспешное суждение о ней и ее манерах? Она была достаточно воспитанна, чтобы быть частью любой компании, почему же она старается убедить его в обратном?
– Вы плохо себя чувствуете? – спросил Юлий.
– Я в порядке.
Юлий изучающе смотрел на нее несколько секунд.
– Вы вспотели.
Холли надменно посмотрела на него:
– Леди не потеют. Они покрываются испариной.
Он опять не смог удержаться от улыбки, так умело она пародировала его акцент.
– Снимите кофту, если вам так жарко.
Она отвела взгляд:
– Мне не жарко.
Юлий наблюдал, как она ерзала на стуле, словно ее щекотали.
– Холли.
– Что?
– Снимите. Вам явно неудобно.
– Удобно.
– Может, мне отрегулировать кондиционер?
– Я же сказала, я в порядке.
Он покачал головой в недоумении:
– Совсем недавно вы разгуливали здесь почти голышом, а сейчас ведете себя словно монахиня. Что это с вами? Снимите кофту, или, я клянусь, я сам ее сниму с вас.
Холли прищурилась:
– Вы не посмеете.
– Разве?
Она выскочила из-за стола, намереваясь уйти, но Юлий успел остановить ее. Он схватил Холли за полу кофты, и, когда девушка дернулась, кофта слетела с нее, как шкурка с банана.
Его сердце забилось сильнее, когда он увидел отпечатки рук на ее плечах, прежде чем она успела закрыть это своими руками.
Кофта, которую он держал, выскользнула из его рук и упала на пол. Во рту у него пересохло.
– Это сделал я? – сумел он выговорить тихим от стыда голосом.
– Чепуха, мне не больно. Он почувствовал тошноту.
– Я причинил вам боль.
– На моей нежной коже легко появляются синяки, вот и все.
Юлий растерянно провел рукой по волосам, потом по лицу. Как он мог это сделать? Как он мог… быть таким упрямым? И ради чего он был так груб? Хотел доказать свою точку зрения? Разве оно этого стоило? Настоящие мужчины не причиняют боль женщине или ребенку. Как он мог настолько потерять над собой контроль?!
– Не оправдывайте меня, – сказал Юлий. – Я потрясен. Я могу только принести вам мои глубочайшие извинения и заверить, что подобное никогда не повторится.
– Извинения приняты. – Холли вновь вздернула подбородок. – А теперь могу я принести остальную еду?
Юлий не смог бы сейчас наслаждаться вкусным ужином. Его все еще подташнивало. Стыд и отвращение к себе наполняли его. Он думал, хуже скандала с отцом уже ничего не может быть. Но то, что сделал он, было непростительным.
Его поведение было достойно порицания.
– Я не буду десерт. Но спасибо вам.
– Хорошо, – сказала Холли. – Тогда я уберу со стола.
– Нет, позвольте мне, – сказал Юлий и положил ей руку на плечо, которую тут же быстро убрал. – Проведайте Софию. Я сам все уберу.
Ее брови вздернулись, как будто мысль, что человек его положения и статуса будет заниматься таким простыми вещами, как уборка, была совершенно нелепой.
– Как хотите.
Юлий нагнулся и, подняв ее кофту с пола, передал ей:
– Простите.
– Вы уже это говорили.
– Вы мне верите? – Юлий очень хотел искупить свою вину.
Конечно, они могли флиртовать и подшучивать друг над другом, но он не вынесет, если она не сможет чувствовать себя в безопасности под крышей его дома.
Холли долгим взглядом смотрела ему в глаза, как будто пыталась понять, какой он на самом деле.
– Да, – сказала она наконец, – верю. Вы не похожи на мужчину, который ударит женщину только для того, чтобы выместить свое разочарование.
– А вы знакомы с такими мужчинами?
Холли опустила взгляд:
– Я не хочу обсуждать это.
Юлий хотел взять Холли за подбородок и приподнять его, чтобы посмотреть ей в глаза. Но он боялся прикасаться к ней. Он мечтал успокоить ее, жаждал поцеловать ее, прикоснуться губами к этим отметинам и целовать их. Чтобы она чувствовала себя надежно и безопасно под его защитой.
Но вместо этого Юлий стоял молча, чувствуя себя странно опустошенным, когда Холли повернулась и вышла из столовой.
Холли проведала Софию и убрала на кухне, хотя там и так почти все было чисто. Юлий загрузил посудомоечную машину и даже вымыл форму, в которой Холли запекала цыпленка. Ее удивило то, что он знал, как делать такие вещи. Юлий был богач из привилегированного сословия. Его всегда окружал обслуживающий персонал, который буквально читал его мысли. И все же он был приучен к порядку. Оставшуюся еду он убрал в холодильник, обернув пищевой пленкой. Столешница была протерта, конфорки выключены, жалюзи опущены.
