— Опять приманка?
— Да, — сказал Олег медленно. — Боюсь, что в
вашем христианском раю нас как раз и ждут настоящие. Те, кто проникал в ад и
строил нам ловушки.
Томас долго молчал, струи дождя разбивались о его голову и
плечи яркими брызгами. Прошептал едва слышно:
— То-то мне показалось, что Сатана о Ярославе вовсе не
слыхивал...
Гром ломал небосвод с такой яростью, что от грохота трещала
голова и ломило уши. Молнии слепили, а ливень бил по земле так, что взлетающие
комочки грязи выглядели странным чудовищным чертополохом. Олег взглянул из-под
руки на блестящую, в потоках воды фигуру рыцаря, прокричал зло, едва прорываясь
сквозь грохот:
— Говоришь, Илья-пророк на колеснице там носится?
Странные забавы у смиренного пророка!
Томасу почудилось покушение на устои религии, крикнул
предостерегающе:
— Неисповедимы пути Господни!
Олег услышал, гаркнул еще злее:
— Ну да, неисповедимы!.. Все исповедимо. Если знаешь за
какой конец меча браться.
Томас вытянул руку, чтобы убедиться, что даже кончиков
пальцев не увидит за ливнем, но тяжесть падающей воды пригнула руку, словно к
ней подвесили скалу.
— Дьявол, — ругнулся он невольно. — В аду
было хоть сухо. Да и тепло...
Олег крикнул яростно:
— Дурак он, твой Илья-пророк! Скалы и так блестят, а он
еще поливает... Остальной дождь вон в море сбросит, а народ на полях дождя не
дождется!
— Сэр калика...
— Задницу бы надрать твоему пророку!
Среди грохочущих туч страшно треснуло. Молнии полыхнули
особенно ярко, и в блистающем облаке появилась четверка коней, влекущая
колесницу. Томас едва успел увидеть на передке высокого человека с непокрытой
головой. Волосы трепало ветром, лик яростен, глаза горят жаждой убийства. Он
был в белой хламиде, но в разрезах широких рукавов блестели металлические
щитки, оберегающие руки от чужого оружия.
Колесница во мгновение ока оказалась на земле. Кони храпели
и яростно били копытами, высекая снопы багровых искр. Человек из колесницы
крикнул страшным голосом:
— Кто здесь собирался надрать мне задницу?
Олег опешил, пробормотал:
— Ничего себе, пророк... Это с его-то разбойной рожей?
Такой напророчит... всю жизнь будешь отвары пить, да и то ежели уцелеешь!
Томас зашептал горячо:
— Сэр калика, повинись! Повинись, говорю. Пророки все
милосердные, простит.
— Это он-то милосердный? — изумился Олег. В голосе
калики были страх и изумление. — Эй, мужик!.. Мы с тобой не ссорились! Или
ссорились?.. Больно голос твой знаком...
Человек в белой хламиде уже соскочил, в правой руке держал
огненный кнут, вокруг сгорал воздух, волна жара достигла лица Томаса. Он
ощутил, как нагреваются доспехи. Илья-пророк двигался с легкостью, несмотря на
тяжелые железные поножи, грубые сапоги на двойной подошве, окованные блестящим
железом. Щит и меч остались в колеснице, Томас не успел разглядеть герб, а сам
пророк сделал два шага в сторону растерянных людей, но вдруг заколебался,
остановился, а затем и вовсе попятился к колеснице.
Олег к ужасу Томаса выскочил следом:
— Да погоди ты!
— Нечего мне с тобой... — прорычал пророк. Спина
уперлась в колесницу, он бросил кнут, не глядя, на дно, тот сразу погас, а Олег
неожиданно вскрикнул:
— Перун!
Илья-пророк вздрогнул, взялся рукой за борт, намереваясь
подняться в колесницу. Олег в два прыжка очутился рядом, ухватил за широкий
белый рукав:
— Погоди!
Илья-пророк грозно вперил в него страшные очи:
— Смертный!.. Ты осмелился...
Олег пробормотал:
— Неужто я обознался?.. Гм... Ох, прости...
На лице Ильи промелькнуло облегчение, и тогда Олег, к ужасу
обомлевшего Томаса, вдруг ухватил за хламиду на груди Ильи-пророка, резко
дернул. С треском отлетела золотая застежка, белая хламида распахнулась. Грудь
Ильи-пророка была широка как дверь, поросла густой шерстью, в пластинах мышц. А
на левой половине груди белел глубокой шрам длиной в ладонь.
Томас ахнул от святотатства, вжал голову в плечи.
Илья-пророк набрал в грудь воздуха, глаза сверкнули яростью:
— Ты посмел...
Голос его был подобен грому. Олег выставил ладони,
защищаясь:
— Да ладно тебе, Перун!.. Подумаешь, застежка. Другую
прицепишь. Я только не понял, почему теперь Илья-пророк?.. Хотя, прости, я
дурак... Понимаю.
Илья-пророк некоторое время испепелял его полным бешенства
взглядом. Затем к изумлению Томаса тоже опустил плечи. Голосом, еще дрожащим от
ярости, сказал хрипло:
— Почему думаешь, враг мой... а тебе я враг вдвойне,
что не уничтожу тебя сейчас?
Томас снова сжался. Олег ответил с печалью:
— А мы уже уничтожены, Перун... Или Илья-пророк, если
тебе так ныне привычнее.
Илья-пророк грозно блистал очами, широкие ноздри бешено
раздувались. Лик был ужасен, глаза сверкали яростью. Наконец сказал грохочущим
голосом, в котором еще слышался грозный прибой священной ярости берсерков,
столь несовместимой с христианским смирением:
— Мне надо ехать.
— Новая служба? — спросил Олег с печальной
иронией.
Илья-пророк побагровел:
— Не твое собачье дело... Я и с грозой, как видишь, не
больно расстаюсь. И кони у меня все те же. И вообще, что я потерял особенное?
Почти ничего!.. А ты опять народ мутишь?
Олег покосился на Томаса, короли тоже не жалуют смутьянов,
спросил внезапно:
— Постой, значит ты теперь вхож на небеса?
— Я всегда был вхож, — ощетинился Илья-пророк.
— Нет, на нынешние... небеса победителя.
— Вхож, — ответил Илья-пророк, в голосе святого
Томас ощутил настороженность. — Тебе-то что? Я во все небеса не то, что
вхож, а въезд! Прямо на этой колеснице. Еще и стопчу конями какого...
пернатого, если через дорогу осмелится, когда я изволю ехать!
— Ого, ты в самом деле не простой подметала. Послушай,
забудем на время старые распри. Теперь спорить не из-за чего, верно? Но мне с
моим другом нужно обязательно попасть на небеса.
Илья-пророк отшатнулся. В глазах было гневное изумление:
— Куда-куда?
— На небеса, — повторил Олег, — в тот рай,
который вытеснил наш вирий.
Илья-пророк прорычал, повышая голос:
— Да чтоб я, сам, привез врага...
— Мы идем спасать женщину, — сказал Олег
печально. — Не веру, не народ, не культуру... Просто женщину. Невесту
этого воина.
