— Ты, наверное?
Илья-пророк хохотнул:
— Если бы! Но я чужак, он больше своим доверяет. Первым
стал Николай, прозванный... как ты думаешь... как?
— Святой, — предположил Томас. — Праведный,
Чистейший, Непорочный...
Перун рыкнул с гневным отвращением:
— Угодник! Николай Угодник.
Томас брезгливо передернулся. Угодничество отвратительно
всегда, а угодничество перед богом — втройне.
— И Господь его терпит?
— Терпит, — сказал Перун ядовито. — Этот
лакей потому и пролез в первые, что умеет лизнуть где надо. А народ-то каков!
Уже поговаривают я сам слышал! — что когда бог умрет, то именно этот лакей
займет его место... Совсем гордость потеряли... или уже истребили, если
подлейшее угодничество стало добродетелью!
Томас пробормотал смущенно:
— Говорят же: нужны не праведники, нужны угодники. Но я
надеюсь, что святая церковь найдет в себе силы побороть скверну.
Кони неслись как звери, снежно-белые гривы трепало встречным
ветром. Колесницу несло ровно, без рывков, только совсем редко потряхивало на
невидимых ямах.
Голубое небо медленно темнело, стало синим, потом добавился
странный лиловый цвет, словно перед грозой. Томас с изумлением и страхом
увидел,
как робко блеснула слабая звездочка. Но потом разгорелась
ярче, а вслед высыпали еще и еще, в то время как небо темнело все больше, стало
зловеще фиолетовым.
За спиной зашипело, а когда Томас быстро обернулся, слева от
колесницы быстро удалялся вниз огненный шар. Глаза сморгнули, ослепленные
блеском, за это время шар уменьшился до крохотной точки и пропал.
Калика пожал плечами на вопросительный взгляд Томаса, что
взбесило, почему-то отшельнику кажется, что такие звезды в родной Британии сыпятся
с неба как майские жуки в теплый июньский вечер: хоть не садись с кружкой эля в
саду — нападает с добрую дюжину, а по голове и ушам настучат как градины...
Илья перехватил взгляд рыцаря, бросил густым могучим
голосом:
— Это что... Бывало, сыплются как горох из порванного
мешка! Целыми роями... Светло становится как днем, когда со всех сторон...
— А... не попадают? — спросил Томас осторожно.
Илья кивнул на борт. В зияющей дыре с опаленными краями
злобно свистел ветер.
— Вчера... Было две, но одну плотник успел заделать. Да
и то, как не заделать, дыра — конь пролезет...
Томас опустил взгляд под ноги, мороз проник в сердце. Из-под
коврика, на котором стоит, белеют новенькие дубовые планки, только что
оструганные!
Глава 2
Среди блистающих грозно облаков высились исполинские
массивные ворота из толстых дубовых досок. Створки в медных лапах, с широким
козырьком, чтобы укрыться от дождя. Рядом с воротами высокая калитка, всадник
проедет, не склонив головы. Высокий забор из заостренных бревен, не перемахнуть
лихому человеку.
По мере того как колесница приближалась, быстро сбрасывая
скорость, Томас рассмотрел сквозь дырочку в борту, что к калитке тянется
нескончаемая вереница сгорбленных людей, большей частью в лохмотьях, прокаженных,
нищих, уродливых, юродивых, бесноватых, а редкие монахи выглядели среди них как
вороны среди голубиных стай.
Лежать, скорчившись в три погибели, под ногами пророка, было
неудобно, да еще старый потертый ковер сверху, свежесодранные шкуры, спросить
бы что за звери, но Томас затаил дыхание, ибо возле калитки стоял крепкий
мужик, широкий в плечах и мускулистый. Черная разбойничья борода начиналась от
глаз, острых и цепких, горбатый нос нависал над толстыми вывернутыми губами, от
ушей по обе стороны свисали пейсы. Он был в белой хламиде, подпоясан толстой
веревкой, на которой висел массивный ключ, тоже золотой.
Очередь продвигалась медленно, каждого мужик долго и
придирчиво расспрашивал. Илья-пророк придерживал коней, бросил насмешливо:
— Дотошный... А очередь все растет!
— В запасе вечность, — прошептал Олег. Он затаился
рядом с Томасом, его локоть больно уперся Томасу в щеку, но Томас терпел, уже
подъезжали к воротам. — Как у него, так и у бедолаг, которым, возможно,
это на руку.
— Почему?
— А куда большая часть пойдет?
Словно в ответ, Петр сделал небрежный жест, и несчастная
фигурка с жалкими крылышками, с жалобным криком провалилась сквозь облако.
Вдогонку прогремел яростный крик святого Петра:
— Мне плевать, что ты безгрешен, сэр Томлинсон!.. Но
что ты сделал доброго?
Илья остановил коней перед воротами, Петр смотрел на
колесницу и ее возничьего угрюмо и подозрительно. Илья улыбнулся, показав
крепкие зубы в волчьем оскале:
— Открывай, ворота.
— Что-то запаздывать начал, — пробурчал Петр.
Глаза его подозрительно пробежали по колеснице. — С кем ты там
разговаривал?
— С конями, конечно, — удивился
Илья-пророк. — Кони у меня умные! Они не стоят, как ослы, на месте, а
носятся по свету!
Петр прорычал зло:
— Опять кого-нибудь задавил?
— Вроде бы нет, — удивился Илья. — С чего ты
взял?
— Кровь на спицах!
— А-а-а-а... Это я одному уступил дорогу. А он так
удивился, что бряк прямо на колесо. Ударился головой, а теперь головы сам
знаешь какие. Вот раньше были чугунные, литые, как у тебя...
Петр плюнул коням под копыта, пошел к воротам. Томасу
казалось, что открывает невыносимо медленно, замок сломался, ключ застрял, но
наконец тонко скрипнуло, кони нетерпеливо пошли вперед, грудью отворяя створки
шире.
Когда колесница прогрохотала окованными медью ободами по
удивительно чистым плитам, Олег тихохонько выглянул одним глазом. Петр уже
закрыл ворота и вернулся к калитке. Олег прошептал:
— Я ж говорил, что только в математике нет царских
дорог!
Томас потихоньку отодвинулся от локтя, растирал ладонью
будущий кровоподтек. Колесница свернула к гигантскому зданию, светлому, из
белого мрамора, что как сверкающая глыба возвышалась над ровной, как стол,
равниной. Однако над белым дворцом колыхался теплый воздух, в стене на стыке с
полом темнели отверстия, откуда по широкому желобу медленно вытекала
зеленоватая вода со знакомым запахом.
Олег принюхался:
— Конюшня?
— Здесь много коней, — усмехнулся Илья с
гордостью. — И Георгий приучается к седлу. Здесь кони старых героев, я их
держу в холе.
Колесница прогрохотала колесами по мраморным плитам. Илья
соскочил, вопросительно смотрел на Олега и Томаса. Олег выпрыгнул первым:
— Спасибо. Не обижайся на резком слове, ладно?
