Рыцари с горящими факелами зашли первыми, их гулкие шаги
сразу потерялись, едва отошли на пару шагов. Красный свет очерчивал трепещущий
круг, Томас видел, как рыцари поспешно разошлись к стенам, там вспыхивали один
за другим жалкие огоньки свечей, такие трепетные и слабые.
За спиной ругался Макдональд, орал, и вслед за рыцарями в
церковь почти вбежали черные, как вороны, монахи. Высокие капюшоны скрывали их
бледные лица. Томасу на миг померещилось вовсе невесть что, но за монахами
тесной стайкой вошли священники, их белые одежды казались серыми, потерявшими
блеск, а сияния у книг Томас к своему страху не обнаружил.
— Начинайте, — велел Томас, его губы
подрагивали. — Что-то свечи горят слабо...
Монахи, стуча сандалиями и оскальзываясь на ступеньках,
торопливо взбирались на хоры, священники с опаской приблизились к гробу. К
удивлению и страху Томаса тот стал совсем черным. В тиши и недвижимости он ждал
зловеще и угрожающе.
Макдональд внезапно заорал:
— Да зажгите же, мать вашу, все свечи!.. За них уже
заплачено!
Он сам смутился своего крика, вздрогнул, а из группы рыцарей
крикнули:
— Все вчерашние горят!
— Еще и новые зажгли!
— Все зажигаем!
Макдональд пробормотал:
— Черт-те что мерещится. Только что Моргану видел с
Мордредом.
Сзади Томаса вялый голос калики посочувствовал:
— В темноте, а хуже того — в полутьме, всегда всякое
чудится...
По спине Томаса пробежала огромная холодная ящерица. Калика
вперед не лезет, по сторонам поглядывает быстро, цепко, словно уже примеряет
сколько кому отвесит. Конечно, в чужой костел с языческими богами не попрешь,
но раньше за ним избыточной осторожности Томас не замечал.
Ворота захлопнулись гулко и, как показалось Томасу, чересчур
легко, быстро. Словно деревянная калитка, которую толкнула детская рука. Но
загрохотали тяжелые засовы, заскрипели, а двое рыцарей задвинули железные
бруски в широкие уши и снаружи, обнажили мечи и встали рядом. Лица их были
бледными и мученическими.
Макдональд вскинул руку, словно перед сигналом к рыцарской
атаке, но монахи на хорях уже и так шелестели псалтырями, тянули сперва
вразнобой, торопясь от усердия, постепенно выравнивались, голоса звучали
громче, мощнее. Священники у гроба раскрыли книги, бормотали молитвы, их
монотонные голоса ослабили натянутую тетиву нервов Томаса.
— Наконец-то, — сказал он с облегчением.
— Темновато, — сказал Олег озабоченно.
— Свечей пожалели, — бросил Томас. — Сейчас
велю зажечь до единой!
— Разуй глаза, — посоветовал калика тихо. —
Да что там... сам знаешь, что только иконы еще не зажгли.
Воздух был странной смесью теплых струй ладана с могильной
сыростью. Лики на иконах потемнели, лица заострились как у покойников, только
глаза наблюдали за людьми с неприкрытым недоброжелательством.
Томас сжал челюсти, стараясь не выдать дрожь во всем теле.
Несмотря на свет от свечей, странно тусклый, на лицах монахов, священников и
даже его рыцарей был желтый цвет, как будто только что поднялись из могил. От
надбровных дух падали густые темные тени. Глаз Томас не видел, только чудилось,
будто там иногда поблескивают красные дьявольские искорки.
— Ничего, — сказал он с натужной
твердостью, — половину срока уже перевалили...
Истошный вопль раздался над самым ухом с такой неожиданной
мощью, что Томас отпрыгнул как ужаленный, повернулся, выхватывая меч. Сверху
звякнуло, вниз брызнули цветные осколки. Стекло звякнуло на каменных плитах, а
сверху пахнуло вонью. Окно заслонила темная крылатая тварь, Томас рассмотрел
только мохнатую когтистую лапу... Медные когти ухватились за решетку и пытались
ее согнуть или выломать.
Один из рыцарей быстро поднял что-то из угла, приложил к
плечу. Щелкнуло металлом, за окном страшно вскрикнул получеловеческий голос,
полный боли и разочарования. Тень исчезла, блеснуло звездное небо. В помещение
пахнуло свежим ночным воздухом.
Макдональд рявкнул:
— Кто нарушил мой запрет проносить в церковь оружие?..
Ты, Георг? Благодарю!
Рыцарь с облегчением отнял от плеча арбалет, двое тут же
бросились помогать ему крутить ворот, а еще один услужливо подавал пучок
коротких металлических стрел.
Наконец Томас сквозь шум крови в ушах услышал странный крик,
тонкий и далекий, но исполненный скрытой мощи. И тут же в яростном визге,
зубовном скрежете, воплях нечистой силы послышалось разочарование, ярость
побежденных,
Он тряхнул головой, отступил шатаясь, и ощутил, как стал
слышнее хор перепуганных монахов. Их трепещущие разрозненные голоса взмыли
ввысь, слились в победном гимне, в нем была радость победителей, а у гроба
священники поднимались с колен, бледные и трясущиеся, но лица оживали на
глазах.
Рядом голос калики произнес озадаченно:
— Во как все меняется...
— Что? — не понял Томас. Он чувствовал как по лбу
текут горячие струи пота, щиплют глаза. — Что меняется?
— Да, грю, простой петух заменил всех жар-птиц,
фениксов, рухов... До чего дожили! Петуху рады... Что ж, иная нечисть, иные
герои.
Оруженосец вытер Томасу лоб шелковым платком. Томас
чувствовал, как дрожат пальцы мужественного мальчика. Глаза очистились, вся
церковь озарилась радостным светом: пламя свечей приподнялось, тьма с писком
поднялась под самые своды, да и там схоронилась лишь за толстыми балками.
Только сейчас Томас рассмотрел, что страшные космы, что тянутся оттуда — это
просто толстый слой сажи на могучей паутине, которую раскачивают теплые потоки
воздуха.
День отсыпались, ели и пили, слушали рассказы челяди о
страшных случаях, когда ведьмы утаскивали с собой несчастных, посмевших
помешать их обрядам. К вечеру, суровые и мрачные, полные недобрых предчувствий,
облачились в доспехи. Монахи и священники, отрабатывая щедрую плату, уже ушли в
церковь.
Томас со вздохом одел через плечо широкую перевязь с мечом:
— Пора.
— Что-то у меня недоброе чувство, — сказал
Макдональд.
Томас сказал угрюмо:
— Две ночи выстояли? Кто говорит, что не выстоим и
третью? Видно, проклятая бабка много напылила, если вся нечистая сила боится ее
потерять.
— Это первый раз трудно, — поддакнул дядя
Эдвин. — А потом человек привыкает. На третью ночь все будет привычно,
знакомо. Как будто вы всю жизнь так прожили!
— Да, — согласился Олег, — такая битва за
никчемную, по сути, душу! Хорошие времена настают.
Томас не понял, но переспрашивать не стал. Тесной гурьбой
вышли, на той стороне двора угрюмо вырастало здание церкви. За двое суток оно
стало страшнее, потемнело, камни сплавились в единую стену, щелочки не
отыскать, а решетки на выбитых окнах в закатных лучах выглядели совсем рыжими.
