Томас прошептал:
— Все равно, видать, с праведниками у них не густо.
— Не знаю, не знаю. А чтоб не перепутались, у каждой на
груди имя своего праведника. Подумай, Томас, у мусульман рай поинтереснее... А
к утру, ты слышал, все гурии снова становятся девственницами.
У Томаса сам собой вырвался вздох, но когда заговорил, голос
был тверд и непоколебим как скалы Йоркшира:
— Я останусь верен Пречистой Деве.
— Ну тогда пойдем, — сказал Олег
безжалостно. — Нечего глазами раздевать тех, кто и так уже...
— Это тебе, язычнику, эти гурии и отроки, подобные
жемчугу рассыпанному, ближе, чем святой и строгий рай истинного Бога!..
Олег ответил рассеянно:
— В чем-то ближе, в чем-то дальше.
— А в чем ближе? — cпросил Томас подозрительно.
— Да ты наверняка слышал про Мухаммада и гору... Да,
тот самый случай. От него все требовали чуда, мол, докажи свое право говорить
от имени Аллаха. Ему надоело, однажды пообещал, что скажет заклинание и
приблизит к себе гору. Собралась толпа. Ждут, слюни глотают. Мухаммад произнес
заклинание, но гора как стояла, так и стоит. Среди народа пошел ропот, смешки.
Ну, сам знаешь какова толпа: чем крупнее — тем подлее. Тогда Мухаммад улыбнулся
и произнес: «Если гора не хочет идти к Мухаммаду, он сам пойдет к ней», и
спокойно пошел к горе, тем самым приблизив ее к себе.
— Хитрец, — сказал Томас убежденно.
— Да? Это суждение простолюдина, Томас. А рыцарь, да
еще будущий король должен смотреть глубже. В той толпе тоже сказали радостно:
увертка! Но те, кто стоял в сторонке от толпы, поняли правильно. Тогда иносказания
понимали лучше. Поняли, что сказал, а потом на примере и показал Мухаммад. В
отличие от христиан, что по-рабски униженно молят о чуде, о милости,
последователь Мухаммада должен сам творить чудо. Своей волей, своим умом, своей
настойчивостью и упорством. Как тебе такое?
— Все равно истинная вера только христианская, —
сказал Томас напыщенно.
— Почему?
— Почему? — удивился Томас. — А потому!
Он похлопал по рукояти длинного меча, гордо выпрямился. Олег
отвернулся, скрывая улыбку. Доблестный рыцарь как-то забыл, что в его ножнах
дремлет Зу-л-Факар, меч пророка, который тоже только свою веру считал истинной.
Стайка гурий пробежала мимо, смеясь и бросаясь цветами.
Томас проводил женщин сожалеющим взором. У одной, хорошенькой и игривой, как
котенок, буквы на груди внезапно показались знакомыми. Она уже скрылась, и
Томас поспешил за каликой, но в голове вертелась суматошная мысль, где он видел
эти буквы. Не на той ли скале, где калика выбил свое имя?
Он не успел додумать мысль, поперхнулся, глаза стали
размером с два щита. Лужайка впереди загажена, будто там резвился пьяный табун.
Прекрасные кусты роз безжалостно изломаны, из сломанный ветвей каплет сок. На
смятой траве трепыхается прозрачный клок одежды. Земля втоптана, отпечатки
сапог видны так отчетливо, словно неизвестный даже выставлял их напоказ.
Мороз прошелся по телу Томаса густой волной. Рука
непроизвольно коснулась рукояти меча, Олег тоже выглядел встревоженным.
— Так и должно быть? — спросил Томас дрогнувшим
голосом.
— Сам же знаешь, — огрызнулся Олег.
Глаза его обшаривали ближайшие кусты. Уже осторожно миновали
красивый грот под высокой живописной скалой. Река приблизилась настолько, что
Томас не поленился войти по колено, зачерпнул ладонью, осторожно отпил. На лице
выразилось изумление:
— Не соврал! Чистейшее вино. Эй, нашего бы прелата
сюда... Гм, не стоит, хотя он и крепок в вере.
— А как же борьба с искушениями? — поинтересовался
Олег отстранено.
— Ну, искушения хороши только...
Он не договорил, из кустов впереди выскочил, ломая нежные
ветви, высокий мужчина, статный и жилистый, одет с вызывающей небрежностью в
зеленое с головы до ног, даже сапоги в раздавленной зелени. Голые руки перевиты
толстыми жилами, хищное лицо напомнило Томасу облик злого орла. Узко посаженные
глаза смотрели с вызовом, готовностью причинить неприятность.
— А, новенькие, — заорал он нагло, его рука
метнулась за спину, во мгновение ока в руке блеснул узкий, хищно загнутый
клинок.
Томас от неожиданности выхватил меч едва ли не быстрее, а
когда незнакомец опешил и остановился, Томас лихо повертел мечом, показывая с
какой легкостью обращается с тяжелым двуручным, и насколько у него крепка
кисть. В другой руке появился щит, и Томас, заслонив левую сторону груди, сам
двинулся на нежданного противника.
Тот отпрыгнул:
— Эй-эй, погоди!
— Защищайся, — процедил Томас ненавидяще, —
мерзавец!
— Эй, мы с тобой не ссорились!
— А кто сад загадил? — рявкнул Томас. — Куда
бежишь, тварь дрожащая?
Незнакомец отступал, отпрыгивал, движения были легки как у
белки, а земли касался с легкостью пушинки. На какой-то миг Олегу показалось,
что вовсе завис в воздухе. Нахмурившись, он крикнул Томасу:
— Погоди, защитник ислама!.. А ты, зеленый стручок,
что-то мне твоя рожа знакома. Это не ты у меня в прошлом году один сапог спер?
Томас остановился, но сверканием глаз и свирепым раздуванием
рыцарских ноздрей выказывал, что только уважение к отшельнику удержало карающую
руку. Но если зеленый словом или взглядом выкажет непочтение, то даже
заступничество святого человека не спасет от самого острого на свете меча.
Незнакомец осторожно наблюдал за руками Томаса, но обратился
к Олегу:
— Что ты, уважаемый! Как мог подумать на меня такое?..
Да чтоб я позарился на какие-то сапоги, сшитые неизвестно где и неизвестно
кем?.. А вот одеяло однажды стянул, что было, то было. Но стоит ли вспоминать
то, что стряслось пару веков тому?
Олег покачал головой:
— Идрис, гром тебя разрази... Но ты-то как здесь
очутился?.. Томас, это хитрейший из шайтанов... хотя клянется, что не шайтан.
Идрис засмеялся, зубы были белые и ровные, как жемчуг. Томас
невольно вспомнил доблестного Увейса.
— Ольг Богоборец, разве я не в раю?
— Ну в раю, — буркнул Олег.
— Разве рай не для праведников?
— Но ты-то при чем? — рассердился Олег. — Ты
последний... последняя... кого можно пустить в джанну. А во что превратишь,
понятно. Мы уже видели следы твоих безобразий.
Иблис отмахнулся:
— За ночь зарастет. Да и не столько уж потоптал
травки... Ты-то как сюда попал? И этот отважный франк, на челе которого я вижу
отмеченные рукой Аллаха знаки шахского достоинства.
Томас посопел, не зная, как отнестись к заявлению, что и
Аллах признал его королем, на всякий случай грозно посверкал глазами, а меч со
стуком воткнул перед собой в землю. Там охнуло, выступила кровь. Идрис довольно
улыбнулся:
