Брови сэра Гальда всползли еще выше, а глаза стали вдруг
круглые, как щиты англов:
— Сэр Томас! А где ваши крылья?
— Крылья? — удивился Томас. Он обеспокоено пощупал
себя по спине, с облегчением перевел дух: — Как вы меня напугали, сэр Гальд!
Мне только этой гусиности недоставало. На шлеме, понятно, но чтоб еще и на
спине...
— Но крылья, — прошептал сэр Гальд, — всякая
душа с крыльями...
— И моя тоже, — воскликнул Томас, — наверное,
тоже! Но она там, внутри, а я — снаружи. И мне нужен хехалот!
Рыцарь отступил на шаг, мясистое лицо обрело синюшный
оттенок:
— Так вы, значит, во плоти? А я ломаю голову, как это
сэр Томас... тот самый сэр Томас... да здесь в раю! Тогда кого же в ад?.. И вы
посмели явиться в гнусной плоти, подверженной всяким страстям, похоти,
чревоугодию, низменным порокам...
Он поперхнулся слюной, закашлялся. Олег ткнул Томаса в бок,
тот пригнулся, попятился в кусты. Над садом стремительно неслись, быстро
снижаясь, два крупных ангела в белых одеждах. Полотно трепетало по ветру,
золотые волосы красиво развевались. Олег придержал Томаса за плечо, они присели
за кустом, сэр Гальд недоумевающе повел все еще красными от праведного гнева
очами по сторонам, и тут на него и кусты роз обрушилась волна жара. Громко
захлопали крылья. Ангелы рухнули с обеих сторон сэра Гальда. Он вскинул голову
в недоумении, а Томас только ахнул, когда ангелы заломили доблестному знатоку
геральдики руки за спину и, вместо того, чтобы взмыть, с грохотом провалились
сквозь твердь.
Донесся удаляющийся крик. Олег выждал, огляделся, подошел к
дыре, опасливо вытягивая шею. Отверстие, похожее на небольшую полынью для ловли
крупной рыбы, затягивалось быстрее, чем шнурок на калите скряги. Томас
вскрикнул негодующе:
— Что стряслось? За что?
Олег подумал, закрыл глаза. Томас сопел в ярости, топал, но
калика думал долго, основательно. Наконец глубоко вздохнул, словно пробуждаясь
от долгого сна, огляделся:
— Ну что, пойдем?
— Сэр калика, — прорычал Томас. — Что с сэром
Гальдом? Что эти... в перьях? Уж не снизу ли, дабы не дать ему сказать, где
Яра?
— Ну что ты, — сказал калика успокаивающе, —
просто закон для всех одинаков.
— Какой закон?
— Не оставившие потомства в рай не допускаются.
Томас отшатнулся:
— Ну, закон верен... нечего пустоцветами засорять эти
сады... но у сэра Гальда были дети! Я даже внуков видел!
Калика с сочувствием развел руками:
— Значит, погибли.
— Но при чем здесь сэр Гальд? — вскричал
Томас. — Не он же убил!
— Но не дал им достаточно жизненной силы, —
ответил калика невнятно. — Или хитрости, изворотливости. Пусть даже
трусости, которая спасла бы от меча, предупредила бы о беде. Сэр Томас, нет
совершенных законов! Даже у вас в Британии, разве законы не приближенные?
— Как это?
— Кто скажет точно, кому голову с плеч, а кого в
тюрьму? А если в тюрьму, то на сколько?.. Круглые цифры всегда врут, сэр Томас.
— При чем здесь круглые цифры?
— А то, если кому-то в тюрьму, скажем, на два года, то
это приблизительная оценка. На самом же деле должно быть, скажем, два года,
месяц, шесть дней и три часа с минутами. Или год, одиннадцать месяцев, восемь
дней и три часа с минутами. Но судьи пока не могут добиться такой точности. А
здесь и подавно! Здешние законы очень древние, а меняются медленно... Так что
сэр Гальд пострадал за нерасторопность своих потомков. Ясно? Но все же давай
отсюда выберемся побыстрее. Неизвестно, что расскажет по дороге.
Томас повесил голову. Калика слышал, как он брел сзади,
бормоча:
— За грехи отцов — понятно... но за грехи внуков,
правнуков?..
Лязгнуло. Судя по короткому грохоту, сэр Томас вздрогнул или
зябко повел плечами. Впрочем, подумал он, утешая себя, сэр Гальд, знаток
законов рыцарства, похоже, тоже потомок того... десятого.
По ту сторону кустов неспешно шел нечесаный человек в белом
хитоне. Лебяжьи крылья свисали, будто никогда не пользовался. Лицо выглядело
дерзким, через щеку тянулся длинный шрам. В правой руке держал длинный
прут, коим время от времени сшибал головки цветов.
Томас сделал движение вылезти, с таким и поговорить можно,
но рука Олега предостерегающе сжала железное плечо. Человек на ходу смачно
сплюнул в ту сторону, где они прятались, промахнулся в головку розы, выругался
и пошел вдоль цветущей аллеи, насвистывая похабную песенку.
Томас сердито смотрел ему вслед:
— Что это за мерзавец? С такой-то рожей в раю? Или я
что-то не понял...
Калика успокоил насмешливо:
— Ты все понял правильно. Это разбойник Рах, которому
Иисус сказал на кресте: «Сегодня же будешь со мной в царстве небесном». Когда
Христос явился наверх, этот тип уже встречал его... и его прародителей, у врат
небесных. Ну, пойманный на слове Иисус провел его через ворота... ну, где
скорее верблюд через игольное ушко...
Томас спросил подозрительно:
— А почему поспел раньше Иисуса?
Калика удивился:
— А разве не всегда так?.. Впрочем Иисус после смерти
сперва спустился в ад, вывел оттуда Адама и Еву. Тоже, если по справедливости,
не за праведность или другие заслуги, а лишь за то, что прародители. Так же и с
разбойником. Сколько их было распято, повешено, обезглавлено в тот же день в
других краях! Даже достойных людей, но никто не попал в царство небесное! Не в
справедливости дело, а в том, чтобы подсуетиться вовремя возле могучего
человека. Как этот Рах. Лизнул вовремя, вот и гадит теперь в райских кущах.
— Ну что ж, — отрезал Томас сердито, — в
исламский рай мерзавец проник хитростью, а в наш — по доброте сердца Христа,
который на кресте брякнул, не подумав... Да и плохо на гвоздях думалось, не так
ли?
— Гм...
— А вообще он, — сказал Томас, все еще не в
состоянии успокоиться, — этот... десятый. Ну, которого слепили из этих...
Хорошие люди плодятся как хорошие яблони, да и то дичают без ухода, а эти
размножатся как египетские мухи.
Олег скупо усмехнулся разбитыми губами:
— Мудреешь, сэр Томас. Скоро не будешь знать, за какой
конец меча браться.
Ряды рыцарей-праведников среди зелени множились, словно
группировался могучий рыцарский клин. Над кустами изредка проносились райские
птицы, яркие и щебечущие, Томас злобно смотрел им вслед:
— Что с того, что мы на небе?.. На первом, а это все
равно, что там, на земле. Ярослава наверняка на седьмом, чую. Сколько,
говоришь, от первого до того? Пятьсот лет на самой быстрой колеснице?
