— Миг, — прошипел Томас. Доспехи еще жгли, он
кусал губы от боли, кривился, но когда поднял забрало, сделал достойное
лицо. — Сэр калика, мы скакали не меньше суток! У меня живот подвело.
— Миг, — возразил Олег. Он почесал в затылке,
брови умно сошлись на переносице. — Это как с ящерицей, что бегает по
воде... Только здесь чем быстрее мчишься, тем по-разному идет время... Так уже
было, когда я однажды за часок слетал к одному колдуну, а пока с ней общался,
Таргитай чуть не помер с голоду. Правда, он всегда голодный...
Томас проговорил медленно, сквозь зубы и с напором
рыцаря-короля:
— Сэр калика, мне в задницу твою ящерицу, что бегает по
воде, колеса мироздания и даже колдуна в юбке, с которым ты... с которой! Я
пришел за Ярославой, самой достойной и добродетельной в мире женщиной!
Он похлопал по рукояти меча. Олег сделал вид, что не
заметил, как рыцаря перекосило от неосторожного движения, от доспехов все еще
идет пар и пахнет горелым мясом, словно в бане смалили крупного кабана.
Они были в саду, роскошном и ухоженном. Куда там Эдему, тот
был для человека, а это для существ более высокого ранга. Томас слышал, как
Олег пробормотал:
— Конечно же, сад... Что еще? Сад вирия, джанны,
Гесперид, Авалона... Везде деревья, везде золотые яблоки...
— Где ты видишь золотые яблоки? — сказал Томас
напряженно.
— Обязательно будут, — сказал Олег
убежденно. — Везде одно и то же. Что и радует, и печалит...
Томас не понял, что может печалить в саду с золотыми
яблоками, но Олег уже хлопнул коня по боку. Сказал что-то, погладил другого по
умной морде. Кони переглянулись, один обнюхал волосы калики, фыркнул,
попятился.
Он подвязал недоуздки, чтобы конь случайно не попал копытом,
разобьется на бегу, свистнул, гикнул, кони заржали, взвились на дыбы. Томас не
успел увидеть их бега, ими словно выстрелили из баллисты. Только что две черные
глыбы были рядом, в следующий миг он увидел две стремительно уменьшающиеся
точки, что тут же пропали, только дробный стук
копыт медленно гас в напоенном ароматами диковинных цветов
воздухе.
Оранжевый купол загибался краями, словно перевернутым
золотым кубком накрывая этот сад. За этим куполом, понял Томас с содроганием во
всем теле, бурлит страшное Ничто. Даже не пустота, а хуже, как раз то, из чего
и сотворен мир, начиная отсюда, из этого отвоеванного у Хаоса клочка.
— Ты только недолго отдыхай, — сказал Олег
напряженно. — Тут уже не спрячешься. А мы, почитай, в самое осиное гнездо
попали!
— Сэр калика, — выдавил Томас с мукой. — Я
попрошу... Мы в раю! На седьмом небе. В самом сердце, так сказать, благолепия и
святости! Эх, нашего бы прелата сюда...
— Я ж и говорю, — согласился Олег. — Чуть не
так ступи, враз пришибут. Отступаем вон к тем кустам. Не густые, но вроде бы
тянутся в ту сторону.
— Какую?
— Хехалотью.
Ухоженные кусты шли ровными рядами, а дорожки между ними
посыпаны золотым песком. Томас вертел головой, искал праведников или хотя бы
ангелов, потом вспоминал, что и те, и другие на первом небе, здесь только
высшие силы, сжимался от страха и горделивого восторга. Здесь и должно быть
пустынно, ибо высшие чины не терпят многолюдности. Им принадлежат огромные
угодья, где могут тешить себя... пусть не охотой, но все же иногда изволят
пролететь здесь, окинуть царственным взором владения, не омраченные видом
простых ангелов.
— Дворец Верховного сюзерена, — прошептал он
благоговейно. — Что за существа здесь... Язычник, ты неспроста все об этом
мире знаешь?
Олег буркнул:
— Их девять ангельских чинов. Разбиты по тройке. Самая
близкая к человеку — ангелы, архангелы и начала. Затем господства, силы,
власти. Этих мы пропустили, они снуют как муравьи где-то между вторым и
пятым... Как мне кажется. Ну, а здесь уже серафимы, херувимы и престолы. Они
никогда не покидают этого неба. Так что, если кто скажет, что видывал или
слышал глас херувима или, скажем, серафима, плюнь в глаза. Брешет как попова
собака. Не понял? Ну, как ксендзов пес. Ксендз — это такой прелат, что не пошел
с вами в крестовый поход, а остался утешать ваших жен...
Томас зловеще процедил:
— Ты слишком много знаешь... Убивать пора. Давно,
видать, подкопничаешь! Столько сведений собрал! Повесить бы тех, кто разболтал
врагу веры нашей... Тихо, голоса!
В глубине сада колыхнулись ветви, донесся скрип песка под
сапогами. Ветви подрагивали, будто тот, кто двигался в их сторону, задевал
краем плаща. А потом донеслись голоса, сильные и властные, привыкшие отдавать
приказы, надменные в силу своего благородного рождения. Сперва слышалось два
голоса, потом Томас различил и третий, такой же уверенный, привыкший к
повиновению.
Томас шепнул все еще зло:
— Отступим.
— Их же всего трое, — бросил Олег.
— Да, но я не видел их оружия, — прошептал
Томас. — Да и поглядеть надо...
Судя по глазам калики, тот догадался, рыцарь жаждет увидеть
щиты небесных существ, дабы не ляпнуться в грязь лицом, хотя какая тут грязь,
называя противников не по их рангу и титулам. Томас сердито засопел,
простолюдину не понять значение гербов и девизов. Само небо ввело их в
рыцарское употребление, и не зря один знаток геральдики ценится выше ста
священников!
Олег втянул воздух сквозь зубы. По саду шли, негромко
переговариваясь, могучего сложения гиганты. Выше Олега и Томаса едва ли на
голову, но в каждом движении сквозит та мощь, которая заставляет и более
высокого смотреть снизу вверх. И было их даже не трое. Пятеро!
— Уползаем, — шепнул он.
— Тихо, — прошептал Томас.
Олег потянул носом, облизнулся:
— Что-то молчишь про колбасу с чесноком? Сейчас бы в
самый раз... В аду не успел, здесь бы не промахнуться...
Если калика увидел только рост и ширину плеч, да еще по
шесть крыльев за спиной каждого, целых ворох, наметанный глаз Томаса сразу
распознал дорогие доспехи, что просвечивают из-под полупрозрачных белых
хитонов, оценил длину мечей, что по старой моде заброшены за спину, иначе не
поместились бы из-за длины, заметил боевые перчатки изумительной работы, где
каждая чешуйка подогнана одна к одной плотно, как ногти мертвецов на корпусе
Нагфалькара.
У каждого из-за плеч торчат рукояти двух мечей. Даже от
рукоятей струился чистый оранжевый свет, казались застывшими молниями, что
дремлют в ножнах. Гиганты двигались легко, доспехи вовсе не стесняли движений.
Томас сразу ощутил тяжесть своего стального панциря, грубого и неуклюжего...
Он до боли в глазах рассматривал их одежду и вооружение.
Шлемы отважных рыцарей, но рожденных от неосвященных союзов, делаются из
полированного металла, на гербах шлем ставится лицом влево, а если и впрямь, то
со спущенным забралом. У лиц жалованных благородным достоинством, шлемы из полированного
металла, на гербах обращены вправо, но с забралом почти спущенным. Шлемы
рожденных в благородном сословии изображаются из полированного металла,
обращены вправо с четырьмя решетинами. У баронов шлем изготовлен из серебра,
обращен в три четверти и с семью решетинами. У графов шлем из серебра, обращен
в три четверти и с девятью решетинами. У маркизов тоже серебряный, но со
спущенной решетиной. У принцев крови и герцогов шлем серебряный, открытый. Шлем
королей, а также императоров, золотой, открыт лицевой стороной и без забрала.
И, конечно же, их шлемы наиболее богаты украшениями и насечками. Шлемы же этих
существ, они изображены в углах их щитов, золотые, с бурелетом и наметом, а еще
и нашлемники в виде льва с поднятой грозно лапой.
